Анн почувствовала себя хозяином положения: она знала, что Брадлей утаивает правду! Он лгал ради нее, и эта ложь предавала его в ее руки — эта мысль наполнила ее удовлетворением. В ней жило сейчас единственное желание — уничтожить его, обратить в прах, сделать с ним то же, что он сделал с Ронни…
Анн перестала отдавать себе отчет в опасности, которой она подвергалась, она забыла о Марке. Все ее мысли были заняты Брадлеем.
— Мой милый друг инспектор Брадлей неожиданно воспылал желанием помочь мне! А ведь это он меня посадил за решетку…
Дурзер испуганно пытался успокоить ее:
— Мисс Перрмен было бы лучше, быть может, если…
Но она движением руки заставила его замолчать.
— Инспектор Брадлей всегда был очень мил и любезен по отношению ко мне. — Ее голос звучал все громче и громче. — Он неоднократно пытался воздействовать на меня, воспитывать… Мы встречались с ним в ресторанах, Я даже танцевала с ним, не так ли, инспектор? Он влюблен в меня. Он сказал мне, что ради меня готов на все!
Брадлей окаменел; его лицо превратилось в маску.
— Замолчите, — раздраженно потребовал судья, но она не слушала его.
— Я не замолчу! — продолжала бушевать девушка. — Если он мог ходить за мной по пятам, бросать на меня влюбленные взгляды, а затем использовал первый удобный случай для того, чтобы запрятать в тюрьму, то я вправе сказать все, что думаю об этом. Брадлей осматривал мой автомобиль! Он говорит, что ничего не обнаружил в нем. Он лжет! Он обнаружил в нем дюжину пакетов сахарина.
— Да успокойтесь же наконец! — молил Дурзер.
Но Анн уже не владела собой:
— Я везла сахарин. Я везла контрабанду. Он знает об этом, и все же он выступает перед судом и лжет, лжет! Он воображает, что я из благодарности брошусь ему на шею, но нет, он ошибается. Я покажу всем, что он на самом деле представляет собой. Он сыщик, уничтожающий улики, потому что влюблен в женщину, которую должен преследовать!
Негодование захлестнуло ее, она больше не могла произнести ни слова.
— Когда, вы, наконец, успокоитесь? — сказал разгневанный и выведенный из терпения судья.
— Я сказала все, что хотела сказать…
Дурзер приподнялся со своего места и взглянул на девушку.
— Вы сошли с ума? Или вы не понимаете, что натворили?
— Я не стану обращать внимания на вашу болтовню, — заявил судья. — Против вас поступило лишь обвинение в нарушении правил езды. Вы признаете себя виновной?
— Мы признаем себя виновными, — поспешил ответить за нее Дурзер.
— Вот и отлично. Приговариваю вас к уплате штрафа в двадцать фунтов. Судебные издержки накладываются на вас. И, помимо того, вы лишаетесь шоферских прав сроком на один год.
Анн едва держалась на ногах. Ухватившись за перила, она спросила вполголоса:
— Я могу теперь уйти? Я свободна?
Стражница кивнула ей головой. Прежде чем пройти в камеру за вещами, Анн поздоровалась за руку с Марком.
— Зачем натворила она все это? — спросил шепотом Марк у адвоката. Но Дурзер не был расположен продолжать беседу на эту тему.
— Пойдемте со мной, вы заплатите штраф, — сказал он, уклонившись от ответа.
Дело Анн было последним в списке дел, назначенных к слушанию в это утро, и зал опустел. Лишь судья задержался, собирая в портфель свои бумаги. Он подозвал Брадлея.
— Это был совершенно невероятный взрыв ярости, — сказал он ему.
— Да, — безразлично ответил Брадлей. Он чувствовал себя совершенно уничтоженным.
— Это первый случай за всю мою долголетнюю практику. |