Ты, случайно, не помнишь, Елена Григорьевна никого не ждала в гости в тот день?
— Да нет вроде бы. — Саша задумался. — К ней и в гости-то почти никто не ходил. Ну кроме нас с отцом, конечно. И еще мама, но очень редко.
— Может, у нее в последнее время появились какие-то новые знакомые? — не сдавалась я.
— Вот уж не знаю. — Саша развел руками. — При мне к ней никто не приходил, а бабуля ни о чем таком не говорила. Да и не любила она гостей, разве что самых близких.
— Не любила? — удивилась я.
Я запомнила Елену Григорьевну как радушную хлебосольную хозяйку.
— Да нет, не то чтобы она их ненавидела. — Саша усмехнулся. — Просто говорила, что хлопотно это все, она последнее время книги полюбила читать. Особенно русскую классику. Тургенева там, Достоевского. Нет, насчет знакомых ничего не могу сказать. Рад бы, но не знаю.
— Понятно… — Я вздохнула. — Скажи, а во сколько ты в тот день пришел к бабушке?
— В три часа, — уверенно заявил сын Солодовникова. — Полтретьего у меня тренировка во Дворце спорта закончилась, и к трем часам я уже был у нее.
— И ты так быстро добрался? — удивилась я.
Елена Григорьевна жила в доме так называемой сталинской постройки на Лермонтова, неподалеку от набережной. От Дворца спорта туда добираться было довольно прилично, особенно если учесть, что ехать надо с пересадками.
— Так я же на машине, — усмехнулся Саша. — Мне отец подарил, когда я поступил на бюджет. Мировой подарок.
— Отец у тебя тоже мировой, — задумчиво отозвалась я.
Саша не стал возражать, а мне вдруг пришло в голову, не был ли этот подарок попыткой загладить собственную вину. Ну, например, Солодовников-старший мог чувствовать себя виноватым перед сыном из-за развода с его матерью. А теперь к этому еще прибавилась его новая женитьба на юной красотке, почти ровеснице сына. Хотя подобной рефлексии за Солодовниковым я никогда прежде не замечала. Но как знать, со временем люди меняются.
Прежде чем попрощаться с Сашей, я обратилась к нему с просьбой:
— Ты все же еще раз поразмысли, кому твоя бабушка могла без опасения открыть дверь. Следствие склоняется к мысли, что она сама впустила убийцу в квартиру.
С этими словами я протянула Саше свою визитку.
Парень кивнул с серьезным выражением лица, принимая у меня визитку.
— Хорошо, — заверил он меня. — Я постараюсь как следует все обдумать, и если хоть что-нибудь вспомню, обязательно вам позвоню.
На том мы и расстались.
Вернувшись домой, я первым делом приготовила себе кофе. Мне предстояло многое обдумать, а этот напиток, без которого я была неспособна обходиться дольше нескольких часов, способствовал мыслительному процессу.
Устроившись на диване с чашкой в руках, я принялась подробно анализировать информацию.
Пока мне удалось выяснить только одно: милейшую старушку убил неизвестно кто и неизвестно за что. Ах да, еще и неизвестно зачем, ведь в квартире убитой ничего не пропало.
Оба Солодовниковых, как отец, так и сын, в один голос утверждают, что у Елены Григорьевны не было врагов, и недоумевают, с какой стати кому-то могло прийти в голову совершить столь же гнусное, сколь и бессмысленное, преступление.
Какой-нибудь новоявленный Раскольников? Но ведь Елена Григорьевна отнюдь не старуха-процентщица. Беспечная и безобидная, как мотылек, пожилая женщина, день за днем коротавшая свой бесхитростный досуг за чтением книг, приготовлением вкусностей, да еще игравшая в компьютерные игры с обожаемым внуком. Кого могли до такой степени вывести из себя эти занятия, чтобы этот кто-то с силой нанес удар по голове бедной женщине, отправив ее на тот свет?
Кстати, с орудием преступления тоже полная неясность. |