— Ну да, да, он! — с горячностью перебил меня Митченко. — А потом и отец его прилетел, то есть сын Елены Григорьевны. Этого-то я не записал, не до того уж было… Ну вот, а потом полиция, суматоха, жильцы-то, кто дома был, повыскакивали. Что, мол, такое, ох, ах!

Он схватил свой бокал с чаем и сделал большой глоток.

Я же с любопытством рассматривала небольшую дверь в правом углу позади поста консьержа.

Интересно, что там, за этой дверью, и куда она ведет? Может, в подъезде есть второй выход.

— Скажите, Юрий Валерьянович, — продолжила я свои вопросы, когда старичок немного успокоился, — а что это за дверь, в подвал?

Консьерж несколько нервозно покосился в сторону той самой двери.

— Так нет. В подвал-то у нас вход снаружи. Спуск там есть, лесенка небольшая. — Он сделал еще один глоток. — А это бытовка моя. Вещи кое-какие там храню, ну и из съестного что-нибудь на день. За целый день-то проголодаешься, поди…

Тут он спохватился:

— Только вы не подумайте! Ничего горючего или там запрещенного — ни-ни!

Я улыбнулась.

— Не волнуйтесь, Юрий Валерьянович, ничего подобного у меня и в мыслях не было. Вы только скажите, через эту дверь можно выйти из дома с другой стороны?

Консьерж так удивился, что аж всплеснул руками, едва не опрокинув свой бокал прямо на журнал с записями.

— Вот ведь! — Он перевел дыхание и теперь почти кричал: — Нету! Говорю же русским языком, нету там никакого выхода! Ну не верите, сами взгляните, мне скрывать нечего!

Он привстал, видимо, для того, чтобы открыть дверь и продемонстрировать помещение за заинтересовавшей меня дверью.

Я мягко удержала разбушевавшегося старичка за столом.

— Не волнуйтесь, Юрий Валерьянович, я вам верю. — Произнеся эту успокоительную формулу, я тем не менее продолжала неотрывно смотреть в глаза Митченко.

Некоторое время я не произносила ни слова, лишь молча и пристально всматривалась в лицо пожилого консьержа. Тот заметно занервничал и принялся перелистывать журнал.

— Да что? Нет там ничего, — пробормотал он.

Я еще несколько секунд не отводила взгляд от переносицы Митченко, затем со вздохом произнесла:

— Я не об этом, Юрий Валерьянович.

Тот быстро пожал плечами, словно вздрогнул.

— Вы ведь и сами прекрасно понимаете, о чем, — тихо проговорила я.

— Так я… — Он принялся озираться по сторонам.

— Признайтесь, Юрий Валерьянович, вы ведь отлучались куда-то в тот день. Причем именно в то самое время, когда и произошло убийство. Почему вы не рассказали об этом следователю?

— Да они не спрашивали! — Митченко почти кричал. — Они спросили, выходил я куда-нибудь из подъезда или нет. А из подъезда-то я никуда не выходил. Выходит, не соврал.

— Но куда-то же вы выходили? — не отставала я.

— Да в эту самую подсобку и зашел! — буркнул Митченко. — Ну так и что с того? Если бы кто в подъезд в это время зашел, неужели бы я не услышал? Сразу бы вернулся и все записал: кто, куда, к кому. А не заходил ведь никто.

Теперь уже Митченко уставился мне прямо в лицо с полным осознанием собственной правоты. Однако я не спешила разделять его уверенность, подобное объяснение показалось мне более чем сомнительным. Если злоумышленник целенаправленно выслеживал консьержа, ожидая, когда тот покинет свой пост (что время от времени неизбежно для любого живого человека), то вряд ли стал бы громыхать дверью или топать как слон. Полсекунды хватило бы, чтобы незаметно проскользнуть на лестницу, ведущую на верхние этажи.