Ему хотелось крикнуть: «Не соглашайся!» Тогда бы он уговорил мать, и Джевдет остался бы жить у них в семье. Вот было бы здорово! Правда, Кости уже не был уличным разносчиком, а служил в лавке на Тахтакале. Но ведь им останутся воскресные дни. Они уходили бы из дому рано утром, ходили бы на футбол и даже на концерты.

Говорят, что в одном из кинотеатров в Бейоглу выступают приехавшие из Европы скрипачи и пианисты, что все они выходят на сцену в черных костюмах. Он даже видел собственными глазами одного из них, когда тот выходил из остановившегося у кинотеатра автомобиля. Небрежно кивнув красиво одетым дамам в черных накидках и их кавалерам, уступившим ему дорогу, он быстро вошел в двери.

Вот стать бы таким знаменитым музыкантом!

Джевдет, казалось, не слышал обращенных к нему слов. Кости понял: он не хочет оставаться у адвоката и в то же время не решается прямо сказать об этом.

Все встали, и вышли из конторы. На улице ярко светило солнце. Теперь мальчики и Джеврие могли распрощаться с отцом Хасана и старой Пембе и пойти к Кости.

За обедом смеялись и весело болтали. Убрав со стола, мать Кости и сестра занялись своими делами. Ребята остались одни.

— Тебе, видно, не очень-то понравилось предложение адвоката? — спросил Хасан.

И тут произошло неожиданное.

— Перестань! — раздраженно бросил Джевдет.

— Как? — изумился Кости.

— Будут любить как родного сына! Знаю я все эти разговоры. Пусть даже они будут ко мне добры… Ну, а их близкие? Родственники адвоката? Родные его жены, друзья? Разве они не спросят: «Откуда взялся этот мальчик?» Что им ответит адвокат или его жена?.. «Его выпустили из — тюрьмы, и вот мы взяли мальчика к себе»? Нет, Кости, когда говорят «взять на воспитание», это значит — вместо прислуги!

— Пусть так, но ведь он хотел тебя…

— Усыновить? Так вот, пусть даже и не надеется, что я им буду прислугой! — резко оборвал его Джевдет.

— Ты какой-то чудной стал…

— Чудной? Почему же? — в свою очередь, удивился Джевдет.

— Ну ладно, оставим это, — уже дружелюбно проговорил Хасан.

А Джевдет думал: «Почему он сам мне ничего не предлагает?» Он все ждал, что Хасан скажет: «Пойдем к нам, а там видно будет…» Так бы сказал тот Хасан, которого он знал в тюрьме. Где его прежняя уверенность в себе? Он стал какой-то другой, осторожный.

— По-моему, ты должен работать, как и я!

— Где? На фабрике?

— Да. Только тогда мы сможем быть вместе. Мой отец… — Хасан долго рассказывал о своем недавнем разговоре с отцом. Джевдет молчал. Теперь ему все было ясно. «Кто знает, — думал он, — может, старик сказал Хасану: „Ведь это не мой сын. Какое тебе до него дело? Оставь его в покое, пусть идет куда хочет. Я не могу, чтобы в моем доме жил чужой человек!“»

Джевдет покосился на товарища.

— Скажи, почему ты не хочешь? — спросил Хасан.

— Не хочу, и все тут… — буркнул Джевдет.

— И к адвокату отказался пойти…

— Да, отказался. Лучше опять буду торговать.

— Ладно, это дело твое. Но почему все-таки ты не хочешь работать на фабрике? Разве это плохо?

— Сам не знаю почему, но не хочу ни прислуживать у адвоката, ни работать на фабрике!

— По-твоему, работать на фабрике и быть слугой у адвоката — одно и то же?

— Нет, но…

— Тогда в чем же дело?

Джевдет повернулся к Кости:

— Будем торговать как раньше, идет?

Кости улыбнулся.