— Ну, конечно!

Хасан вспыхнул. Его душила злость: «Вот так друг!» Он думал, Джевдет сразу согласится и даже обрадуется, что они будут работать вместе, бросится к нему на шею. Теперь Хасану тоже казалось, что Джевдет сильно изменился.

Он встал.

— Извини меня. Скоро полдень. Мне на работу.

Джевдет, Кости и Джеврие не стали его удерживать. Проводили до дверей. Перед тем как выйти, Хасан обернулся к Джевдету:

— Если тебе придется туго или вдруг надумаешь работать вместе со мной…

— Разыщу тебя! — оборвал его Джевдет.

— И придешь ко мне только… только когда тебе надо будет устроиться на работу или окажешься в тяжелом положении?

Джевдет обнял его.

— Что ты! Какой ты стал обидчивый! Я всегда буду заходить к тебе!

— Нет, не всегда. Ты просто можешь не застать меня дома. По субботам, после полудня, и в воскресные дни…

— Хорошо.

Хасан, все еще хмурый, вышел.

Трое старых друзей остались одни.

— Он обиделся на тебя, Джевдет-аби, — проговорила Джеврие.

Джевдет и сам это понял.

— Что поделаешь! — ответил он. — Мне больше нравится торговать на улице с Кости.

Голубоглазый Кости обнял его.

— И мне тоже, но…

— Что?

— Я уже работаю в другом месте!

— Где?

— У лавочника на Тахтакале… помнишь, он отпускал нам в долг товар?

— У него? Брось ты это! Скоро лето. Помнишь, как в прошлом году?… Эх!

— Обедали вместе у моря…

— Гоняли в футбол, купались…

— Ходили в кино…

Кости уже хотел ответить согласием. Конечно, он уйдет из лавки. Да и работает-то он там всего третий день… Но в этот момент в комнату вошла мать, услышавшая их разговор.

Ей, конечно, было жаль мальчика, ни за что просидевшего так долго в тюрьме. И все же она не хотела, чтобы он опять был вместе с ее сыном. Рядом с Кости Джевдет казался взрослым. Мало ли чего он мог набраться в тюрьме? Вдруг сын попадет под его влияние?

Она подошла к ним.

— Торговал бы, как и раньше, с лотка, сынок, — мягко сказала она Джевдету. — А Кости пусть остается в лавке. Ты тоже мог бы работать там, но…

Радостные огоньки в глазах Джевдета сразу померкли. Он догадался, чего добивается мать Кости, и ему стало не по себе. Значит, так? Для него уже не существовало ни Кости, ни его матери, ни сестры. Конечно, они уже считают его «испорченным».

Мать Кости приводила какие-то доводы в подкрепление своих слов, но он уже не слушал.

— Мой лоток дел?

— Конечно, сынок, — ответила она. — Целехонек, я его убрала. Обожди-ка, сейчас найду!

Она принесла лоток. Он и в самом деле был в полном порядке — как в тот злосчастный день, когда Джевдет носил его в последний раз.

— Не подумай чего-либо плохого, сынок. Кости надо, наконец, по-настоящему пристроиться… Я ведь люблю тебя как родного сына.

— Спасибо.

— Вот и ты бы занялся каким-нибудь делом. Что толку болтаться с лотком по городу?

— Каким делом?

— Ну, поступил бы, к примеру, на фабрику, где работает Хасан!

— Нет. Я сейчас поторгую на улице. Может быть, потом.

— Посмотри на Кости. Теперь он за два дня зарабатывает столько же, сколько раньше не зарабатывал и за неделю. Хозяин его очень хороший человек. Обещал скоро прибавить жалованье.

Джевдет испытывал какое-то мучительное чувство — каждое слово матери Кости кололо, унижало его.