Капитан усмехнулся:

— Детство вспомнил! Старый дурак!

— Так точно — дурак. Ну, а что, если детишек все же взять с собой, господин капитан?

— Довольно болтать!

Ребят взяли за руки, повели по каким-то длинным коридорам. Посадили в тесный кубрик. Капитан распорядился сдать их в первом же турецком порту полиции.

Давно уже закрылась дверь и замолкли сердитые голоса людей, говоривших на непонятном языке, а они все еще не могли прийти в себя. Джеврие вцепилась обеими руками в крепко сжатый кулак Джевдета, боясь вымолвить слово. Широкие черные брови Джевдета были гневно сдвинуты.

Что теперь с ними сделают? Полиция и даже тюрьма не пугали его. Самое неприятное было то, что ему не удалось осуществить задуманное, и Хасан оказался прав. Может, они никогда не встретятся, но Хасан обязательно скажет Кости: «Что? Разве я не говорил?»

Обхватив руками голову, Джевдет сел на единственную в кубрике койку, покрытую верблюжьим одеялом.

Джеврие осторожно подошла к нему, села рядом. Ей хотелось обнять его, утешить: «Не расстраивайся, Джевдет-аби! Не смогли уехать? Ну и пусть! Не поедем! Да я никогда и не верила, что мы уедем. Села на пароход только из-за тебя. Брось! Не думай об этом!» — но она не могла решиться. А если он вспылит? Или разозлится? Даже ударит ее?

Она украдкой взглянула на Джевдета: на глазах у него были слезы.

— Ой-ой!! — вырвалось у Джеврие.

Джевдет резко повернулся.

— Что ты?

— Ничего, Джевдет-аби… — испугалась Джеврие.

— Как ничего? Чего ты ойкаешь?

— Но ведь ты плачешь.

Джевдет вскочил с койки.

— Конечно, плачу! Я опозорился! Каждый будет смеяться надо мной! Хоть вешайся!

Джеврие тоже встала с постели.

— Вешаться? Зачем?

— Ну как мы вернемся? Стыд один!

— Почему стыдно, Джевдет-аби?

— Глупая! Что ты понимаешь!

Джевдет уже не слушал ее.

Джеврие быстро оглядела кубрик. Потом подошла к иллюминатору, через который в темноту кубрика проникала яркая полоса света. Снаружи лунный свет был так силен, что даже звезд не было видно. Ничего, кроме луны.

Джеврие обернулась. Джевдет горько плакал, лежа ничком на койке. Она подбежала к нему и, опустившись на колени, стала гладить его черные курчавые волосы.

— Успокойся, Джевдет-аби. Никто не посмеет смеяться над тобой!

Джевдет резко выпрямился.

— Смеяться? Надо мной? А Хасан и Кости?

— Они не будут смеяться, вот увидишь! Даже адвокат не посмеет.

— Пусть только попробуют… Пусть только скажет этот Хасан: «Ну что? Я тебе не говорил?»!

— Что ты тогда сделаешь, Джевдет-аби?

— Проучу как следует!

Джевдет сжимал кулаки. Только наивное выражение лица девочки, ее лукаво блестящие глаза рассеяли его злость. Он улыбнулся, Джеврие обрадовала такая перемена в нем. Она обняла Джевдета и поцеловала его.

— А как ты его проучишь, Джевдет-аби?

Джевдет пожал плечами:

— Увидишь сама.

22

Давно уже в иллюминатор заглядывал яркий луч солнца, а Джевдет и Джеврие все еще спали на койке, прижавшись друг к другу. Они допоздна обсуждали положение и пришли к неутешительному выводу. Ведь после того, как их отправят назад в Стамбул, им даже нельзя будет показаться на глаза людям. Даже самым близким: Кости, Хасану. Даже старухе Пембе!

«В тюрьму нас, конечно, не посадят — ведь мы не воры, — рассуждала Джеврие. — На берегу нас отпустят. А если отпустят, еще не все потеряно, что-нибудь придумаем!»

Джевдет тоже так думал.