— Да проклянет тебя аллах! — набросился он на Джевдета. — Негодный мальчишка!

Джевдет упал на землю. Ихсан-эфенди с ожесточением пинал его, таскал за волосы.

Никто не вмешивался.

Но вот Джевдет вскочил на ноги и вмиг исчез за углом «Перили Конака».

— Послушай, Ихсан-эфенди, — сказал зубной врач, — я это так не оставлю. Кто ты такой, чтобы твой сын бил моего?

Ихсан-эфенди готов был провалиться сквозь землю.

— Господин, господин мой… — пробормотал он, согнувшись в поклоне.

— Пьянствовать находит время, — покачал головой Мюфит-эфенди, — а для сына не выберет.

Все заволновались:

— Вот бедняга, ни с женой, ни с сыном не может сладить!

— Где там сына воспитывать! До того ли?

— Он позорит наш квартал!

Ихсан-эфенди, казалось, сразу постарел на десять-пятнадцать лет. Глаза запали, лицо сморщилось, голова дрожала. Он молчал. Что он мог ответить? Жена оказалась права. О них пошли сплетни.

Зубной врач взял Эрола за руку и пригрозил:

— Ну подождите! Я вам покажу!

Ихсан-эфенди долго смотрел ему вслед, потом медленно, пошатываясь, побрел к своему дому.

Погиб, совсем погиб!

Люди у «Перили Конака» смеялись, бранились, свистели. В дверях он бросился к жене и, как ребенок, разрыдался.

— Замолчи, — сказала Шехназ. — Пропади они все пропадом! Я тебе говорила, пойдут сплетни. Ты и слушать не хотел. А вышло по-моему! Ну, хватит, успокойся, пойдем наверх!

Она взяла старика под руку, втащила его по лестнице в переднюю, усадила на стул, принесла одеколон, побрызгала на лицо и стала растирать ему виски.

— Я знала, что так будет. Черт бы их всех побрал, чтоб у них глаза полопались, проклятые!

Пришла расстроенная мать Адема.

— Аллах, аллах! Сколько, оказывается, у нас врагов!

— Я знала, что так будет, — повторила Шехназ, — я ему говорила: смотри, чтобы потом люди не сказали худого. Вот вам, пожалуйста.

Ихсан-эфенди беззвучно плакал.

— Негодный мальчишка! Совсем не жалеет отца, — вздохнула мать Адема.

— Плачь не плачь, — добавила Шехназ, — а лучше он не станет. Я уж и слово ему сказать боюсь. Подумать только, мальчики спокойно шли своей дорогой…

— Разбойник! Змееныш! — с ненавистью пробормотал Ихсан-эфенди, поднимаясь. — Ничего святого! Что ему отец и мать? Если б мог, утопил бы нас в ложке воды.

— Я ведь для него мачеха! — обиженно сказала Шехназ.

— Что значит мачеха? — вспылил Ихсан-эфенди. — Я отец! Он будет называть тебя так, как я хочу.

— Но он не хочет.

— А не хочет, так пусть убирается из дому!

— Разве так можно, дорогой! Он еще не понимает. Маленький…

— Доброту и звереныш понимает. А он? Ты убираешь его комнату, стираешь, угождаешь ему… Ценит это?

— Если звереныш не ценит, то аллах оценит.

— Аллах! За какие только грехи он послал мне такого сына?

Шехназ обернулась к матери Адема:

— Сейчас еще куда ни шло. А что будет лет через пять-шесть? С кулаками на отца бросаться станет!

В дверь постучали. Шехназ подбежала к окну. У дома стоял квартальный сторож.

— Что случилось, дядюшка?

— Комиссар просит хозяина прийти в участок.