|
Во дворе здесь же я в числе публики заметил известного рецидивиста Ткаченко, прозываемого по уличному Петькою Голдышом. Местный пристав, по¬дойдя к нему, что то беседовал с ним и в конце раз¬говора вручил ему трехрублевую кредитку. Всмотрев¬шись пристально издали в Голдыша, у меня явилась мысль не он ли участник этого преступления и не явился ли он сюда, дабы смыть с себя всякое подоз¬рение. Инстинкт меня весьма редко обманывал и я, следя за выражением глаз Голдыша, почему то был убежден, что Голдыш есть убийца Синицына. Подой¬дя к приставу, я высказал свое впечатление о Гол дыше, но пристав, посчитав это за шутку, просил не задерживать Голдыша, говоря, что он обещал разуз¬нать действительных виновников этого преступле¬ния.
Я все таки подозвал к себе Голдыша и, отойдя с ним в сторону, в шутливой форме спросил его: «Скажи, Петька! чья эта работа, чего ты сюда при¬шел? не ты ли покончил со стариком?» Устремив¬шись глазами в Голдыша, я старался уследить всякое движение нерва на его лице, на котором прочел мно¬гое; я был глубоко убежден, что это дело его рук. Голдыш слегка улыбнулся, улыбка была неестествен¬ная, напряженная. «Разве Вы, В Б дие, не знаете мою специальность: замок взломать, шапку с головы содрать, пьяного об¬шарить это мое дело; в своей жизни курицы не за¬резал, а то бедного старика, да при том знакомого, лишить жизни. Нет, ошибаетесь! я приставу обещал поразнюхать и наверное разыщу убийц», возразил Голдыш. На этом мой разговор с Голдышем и окончился; пристав жестом указал мне отпустить его. Приехав домой, я стал обдумывать это происшествие и у меня так и запечатлелись черты лица, игра глаз, судорожность губ и лица и вообще настроение духа Голдыша, что я положительно пришел к неизменному убежде¬нию: убийца Синицына есть не кто иной, как Голдыш, и крайне сожалел, почему я, с места в карьер, не арестовал его. Мысли мои были рассеяны телефонным звонком. Вызвал меня полициймейстер Б., прося, во что бы ни стало, открыть это возмутительное преступление, го¬воря, что он даже дал слово прокурору, что преступ¬ление будет открыто мною. Я долго был в нереши-тельности, боясь дать слово полициймейстеру, но, вспомнив свои впечатления о Голдыше, сказал: «Хо¬рошо! прошу только в продолжении трех суток не бес¬покоить меня и забыть обо мне». Рассуждая о том, кто мог бы купить ограбленные вещи и зная, что на Южной ул. проживает одна «блатыкайна» Двойра Бройд, которая, покупая от воров похищенное, не расспрашивает похитителей, при ка¬ких обстоятельствах совершена кража, решил устано¬вить за квартирою Бройд негласное наблюдение, для чего в тот же вечер, переодевшись женщиной (одел на себя длинную юбку, кофту и большой головной платок, коим закрыл себе усы) и, взяв с собою пере¬одетого вновь поступившего городового, еще неиз¬вестного публике за полицианта, отправился следить за квартирою Бройд. Ночь была темная и освещалась улица фонарями. Заняв место против дома, где жила Бройд, я усмотрел в нескольких шагах от меня двух знакомых воров, вышедших на улицу из ресторана, помещавшегося рядом с тем домом, возле которого я сидел. Один из этих воров, обращаясь к своему това¬рищу, сказал: «А правда, Гришка, молодец я, что не послушал Петьку Голдыша и не пошел с ним вчера на работу?» «Чем же молодец, да почему ты отказался? Я у Петь¬ки сегодня видел массу денег, должно быть, более двухсот рублей и, когда я спросил, откуда он достал их, то Петька не пожелал ответить, а дал мне пятер¬ку». «Разве ты не знаешь, как достались Петьке деньги? Вся полиция на ногах, а ты залил себе глаза вином; смотри, кабы и тебя сегодня не схватили на ночлег в участок». «В чем дело? Говори, я ничего не знаю. Получив сегодня утром от Петьки 5 руб. |
