|
Путешествовала по‑всякому, одна и в компании, пока компания ей не надоела. Тогда она добралась до границы, не предполагая, что за ней начнется новый этап ее жизни. В конце концов она обосновалась в Мехико, позвонила мне, и я к ней присоединилась. Мы снимали две комнаты в Койоакане, около площади Санта‑Катарина, в большом старом доме. Естественно, ни у меня, ни у нее не было денег. Мы мастерили какие‑то поделки, которые потом продавали на площади. Иногда одна из нас уезжала, другая оставалась, но мы всегда возвращались. Мехико нас околдовал, нам не хотелось жить ни в каком другом месте. Это было начало семидесятых, многие, в основном американцы, находились в том же положении, так что мы ничем не отличались от других. С визами и бумагами у нас всегда было не в порядке, выручали американские паспорта, с которыми мы пересекали границу всякий раз, когда истекал срок выданных нам разрешений.
Не знаю, показалось мне или ностальгию действительно вытолкали на сцену, словно плохого актера, который боится показаться перед публикой? И почему воспоминания молодости нельзя вызывать исключительно по собственному желанию? – Какое время было… марихуана, грибы, ну, вы знаете, пейоте… Мы жили на полную катушку. Жизнь в основном протекала на улице. Иногда мы получали небольшую помощь из дома, но в остальном устраивались как могли. К тому же мы были не очень требовательны… – Говоря о доме, кого вы имеете в виду? – Тетю Джейн, конечно. Родители Кармен не в счет, они пропали где‑то в Индии много лет назад, вы не знали? Ее детство прошло здесь, в Чили, она жила у бабушки по матери, а когда та умерла, ее удочерила тетя Джейн, единственная сестра отца. Не официально, конечно, но, поскольку она никогда не была замужем и у нее не было детей, Кармен была ей как дочь. Она и о Висенте заботилась в первые годы, пока не появился Томас. («Мой разум говорит по‑английски, мои чувства и страхи– по‑испански», – призналась в одном интервью К.Л.Авила.) – То, что случилось с ее родителями, на нее повлияло? – В Кармен ощущалась какая‑то неприкаянность, отсутствие корней. Латиноамериканцы чувствуют это острее, чем мы. Когда она впервые заговорила о матери, то сказала: «Она общалась с небесами и сейчас живет на какой‑нибудь горе, совсем рядом с ними». Джилл говорит монотонно и бесстрастно, будто считает, что не вправе выдавать свои чувства. – Мы были вместе, когда она написала свой первый роман. Это произошло в начале восьмидесятых. Мы послали его тете Джейн, она была связана с издателями, по крайней мере, одна ее подруга работала в этой области. Никогда не забуду, как Кармен позвонила мне из Сакатекаса: ей только что сообщили, что роман опубликуют. «Мы разбогатели, Джилл!»– кричала она в трубку. По сегодняшним меркам, аванс был весьма скромный, все‑таки это был ее первый роман, но она чувствовала себя миллионершей. Мы отправились в Индию и путешествовали по ней с рюкзаком за плечами и sleeping bag. Вернулись, когда деньги кончились. – Как она начала писать? – Она часто говорила, что сначала следовала за своими родителями, потом за мужчинами, просто шла за ними, не играя никакой роли, не проявляя никаких талантов. «Но что‑то же должно быть спрятано у меня внутри, – восклицала она в моменты откровения, – у всех что‑то спрятано, нужно только это найти, а потом извлечь; если я этого не сделаю, всю жизнь буду на себя злиться». – И она это сделала? – Да. Реализовать свой талант– для нее это было вроде лозунга, средства защиты от душевных ран. Любое занятие, будь то писательство, вышивание, пение или приготовление пищи, может изменить твою жизнь, настаивала она, но– никаких импровизаций, просто нужно все делать добротно, на совесть. Только всепоглощающая страсть к чему‑то, выполняющая роль движущей силы, могла дать ей независимость. |
