На следующее утро, приняв душ, мы сели завтракать, как делали это тысячу раз в прошлом, и я в тысячный раз спросила себя, подадут ли мне в этой жизни хоть однажды завтрак в постель. Вслух же сказала, что останусь дома ждать звонка от Тонатиу.

– Но я только вчера говорил с ним, Роса, и он ясно дал понять, что на это потребуется время.

– А откуда ты знаешь, что как раз вчера у него не было встречи с каким‑нибудь сверхосведомленным лицом? Я уверена, что ему вовсе не нужно ехать в Герреро, вся информация стекается сюда, в Мехико.

– Ты не можешь быть ни в чем уверена, потому что ничего в этом не смыслишь. Обидно, что ты без толку просидишь весь день взаперти, к тому же сегодня суббота… Сходи погуляй, Роса…

– Я отлично проведу время: посмотрю какой‑нибудь сериал, а то я совсем отстала от жизни… Полистаю твои книги, а если захочется погулять, не волнуйся, я погуляю.

– Ну ладно. Постараюсь освободиться пораньше и сразу же позвоню.

После ухода Уго я вымыла посуду, убрала в шкаф пан‑дульсе, к которому мы и не притронулись, собрала ложки, плошки, поварешки, мое вечное проклятье, и поразилась, как быстро женщина возвращается к прежней роли, будто и не переставала ее играть.

Тонатиу так и не позвонил, Уго оказался прав. Но к тому времени, когда он вернулся с работы, мои мысли приняли иное направление.

– Пожалуйста, сядь и расскажи мне все, что знаешь о Сантьяго Бланко.

– Сантьяго Бланко? Это известный мексиканский писатель, его знают во многих странах. В свое время поддерживал чилийских эмигрантов, разве ты не помнишь? Писал статьи против диктатуры, участвовал в наших культурных акциях.

– Что еще?

– Ну, знаменитый романист. О его личной жизни я ничего не знаю, но, если тебя это интересует, поговори с нашим аргентинским соседом, он преподает литературу в университете и, наверное, более осведомлен. Несмотря на размеры страны, здешняя интеллектуальная элита не столь уж многочисленна, все друг с другом знакомы. Погоди‑ка, я тебе покажу одну вещь…

Он встает и идет к книжной полке, нависающей над черно‑красным бюро. Я наблюдаю за его бесплодными поисками, сопровождающимися ворчанием.

Что ты ищешь?

– Его лучший и самый известный роман, он мне так понравился… Куда же он запропастился? Не знаю, какая дрянь таскает у меня книги…

Я направляюсь к себе в спальню, вернее, в спальню своих детей, возвращаюсь с книгой и протягиваю ее Уго:

– Эта?

– Да! Так это ты взяла?

Я держу в руках прекрасно изданный томик в блестящей коричневатой обложке, который привлек мое внимание‑только потому, что стоял рядом с «Мертвым нечего сказать», – роман Сантьяго Бланко «Волчица».

Когда кто‑то из нас начинает очередное дело, шеф выдает ему новый блокнот и заставляет заносить туда все собранные факты, все мало‑мальски ценные сведения и соображения. Тем самым он, очевидно, хочет напомнить, что главное в нашей работе – размышлять, а не действовать очертя голову, подобно героям многочисленных телесериалов. Поскольку шеф – человек грубоватый и примитивный (чем и объясняется его потрясающая интуиция), то и блокнот он дарит самый простой, в клеточку, на пружинках, вроде тех, какими пользуются мои дети, поэтому если вы представили себе красивую обложку и ослепительно белую глянцевую бумагу, на которой карандаш выписывает вензеля похлеще фигуриста на льду, то вы ошиблись. С прошлого понедельника этот блокнот в клеточку был при мне днем и ночью, и вдруг я с удивлением обнаружила, что заполнила гораздо больше страниц, чем обычно. А обнаружила я это потому, что взяла блокнот с тумбочки с намерением записать туда эпиграф к роману Сантьяго Бланко:

Я, словно волчица,

от стаи сбежала

в горы.