И вот тогда он ей улыбнулся: как объектив камеры навсегда запечатлевает то или иное мгновенье, так мой мозг запечатлел эту улыбку, настолько она была нежной. В сердце шевельнулось что‑то вроде жалости к себе, ведь мне никто так не улыбался. Чем же эта женщина заслужила такую улыбку? Словно в ответ на мои мысли она слегка коснулась его руки, а он накрыл ее ладонь своей, сжал и тут же отпустил.
Купив фигурку, они прямиком направились туда, куда, как я и подозревала, держали путь: в баскский ресторан на противоположной стороне забитой до отказа площади. Я не последовала за ними, появляться мне там было не с руки, но, поскольку тоже проголодалась, устроилась рядом в кафе и заказала сэндвич по‑кубински с ледяным «Дос Экиc».
Пытаясь удержать внутри круглой булочки то, чем она была в избытке начинена, я снова и снова прокручивала недавние впечатления. Все‑таки поразительно, что они всю дорогу не переставая разговаривали, причем спокойно и неторопливо. Неужели они считают, что в силах остановить время? Что за особый мир они для себя создали? В какой‑то момент, следуя за ними по пятам, я услышала ее громкий заразительный смех, она даже остановилась на углу, чтобы посмеяться вволю. Мне ее смех понравился, возможно, именно он очаровал Сантьяго Бланке
Я допила пиво, закурила и попыталась привести в порядок мысли. Сказав, что едет в Луэрто‑Эс‑кондидо, Сантьяго Бланко солгал по той простой и старой как мир причине, по которой лгут почти все мужчины: у него есть другая женщина в Оахаке, но это, как ни крути, его личное дело. Может быть, завтра он действительно отправится в свой дом на побережье и займется работой, как и говорил. Его любовные похождения интересуют меня лишь постольку, поскольку могут навести на след К.Л.Авилы. Правда, есть опасение, что мои догадки неверны и заведут меня в тупик, а тогда биться головой о стену будет бессмысленно. Тем не менее в мой блокнот это путешествие с его целями и расходами уже занесено, и хотя бы для того, чтобы оправдаться перед шефом, я попытаюсь установить, кто эта светловолосая женщина и имеет ли она отношение к моему расследованию. Кстати, Памела Хоторн несомненно, поступила бы так же, подумала я и несколько приободрилась. А все‑таки это возмутительно: не прошло и двух месяцев, как умерла его большая любовь, а он уже нашел утешение в объятиях другой! Горячие, должно быть, объятия у прелестной блондинки из Оахаки. С этими мыслями я взяла такси и снова отправилась на улицу Руфино Тамайо.
«Сеньора приехала из Колумбии. Я работаю у нее всего месяц».
Развалившись на кровати в своем номере и наконец‑то почувствовав себя в полной безопасности, я обдумывала слова девушки, которая открыла мне, когда, спокойно осмотрев все запоры, я позвонила в заветную дверь. Моя парочка в это время ужинала в ресторане, так что я сто раз успевала провернуть то, что задумала: добыть информацию о хозяйке дома, прикинувшись, будто разыскиваю свою знакомую.
Мне пришлось трижды нажать на звонок – наверное, в отсутствие хозяйки на молодую индианку накатывала особенная лень. Когда она наконец открыла, я получила уникальную возможность проникнуть, пусть только взглядом, в спрятанный за стенами парк. В глубине я различила обычных размеров дом. Парк меня поразил, о чем я и не преминула сообщить, доставив удовольствие девушке, которую мое появление ничуть не испугало, разве что немного удивило.
Парк жил своей обособленной жизнью. Каждое дерево, сплетясь в тесном объятии со своими товарищами, казалось, возвещало, что ему вполне хватает этого молчаливого гордого союза. Поскольку деревья росли в беспорядке, они не подавляли своим величием: это мексиканский парк, не французский, подумала я. Девственная природа встречала того, кто осмеливался проникнуть за высокие стены, в это странное потаенное место.
Непоколебимо стоя в дверях и стараясь говорить с местным произношением, я твердым голосом попросила позвать хозяйку и выпалила иностранное имя. |