– Матушка Пресвятая Богородица! – ахнула Лиза вне себя от изумления, не падая ниц только потому, что уже стояла на коленях. Было от чего сойти с ума. Словно бы сама Пресвятая Дева смотрела на нее! Смуглое, иконописное лицо со следами печальной и в то же время горделивой красоты; огромные карие очи, излучающие свет доброты; скорбные уста, впалые щеки, черный плат… Женщина разразилась целым потоком совершенно непонятных Лизе слов, и у той немного отлегло от сердца: они нисколько не напоминали турецкий язык. Желая проверить внезапно мелькнувшую догадку, Лиза сложила пальцы щепотью и медленно перекрестилась, пытливо глядя в грустные карие глаза. Они тотчас вспыхнули, женщина торопливо осенила себя ответным крестом и крепко обняла Лизу, как мать обнимает дочь, воротившуюся после долгой разлуки. Вслед за тем женщина сняла свой платок – голова ее, с двумя толстыми косами, уложенными тяжелою короною, была совершенно седая – и ловко завернула Лизу в черную ткань. – София, – женщина ткнула себя в грудь пальцем и вопросительно взглянула в лицо незнакомке. – Елизавета, – повторила та ее движение. – Я русская… Лицо Софии приняло при этих словах изумленное и недоверчивое выражение, потом из карих глаз хлынули слезы, и София принялась обнимать Лизу.
Во всем здесь чувствовалась властная рука Времени. Однако меньше всего уместны были здесь слова «седая старина». Эта земля была древняя, но и вечно юная, как свет небесный, как биение самой жизни – мир в начале бытия… Лиза даже не заметила, как ослик добрел до белого низенького домика с плоской крышею, внутри которого София засветила претусклую масляную лампу и подала на стол пресный хлеб, козий сыр, оливки и похлебку с фасолью. Лиза ела медленно, сонно уставясь на тонко округленный бок глиняного кувшина, из которого София наливала ей молоко, когда дверь вдруг распахнулась и в дом вошли низкорослый, кряжистый мужчина в черной куртке и бараньей шапке, по виду крестьянин, и женщина, закутанная в черный плат. Она шагнула было к Софии, но, заметив незнакомку, застыла на пороге. София, быстро погладив Лизу по голове, словно желая приободрить, метнулась навстречу новым гостям и торопливо заговорила, очевидно объясняя появление Лизы в этом доме. Мужчина то и дело перебивал ее короткими грубыми вопросами, грозя грязным, скрюченным пальцем; женщина молчала, но Лиза всем телом ощущала ее пытливый взгляд. Разговор Софии и незнакомца становился все горячее, и Лиза поняла, что более не может оставаться безучастным предметом обсуждения этих людей. – Я русская, – тихо молвила она, не надеясь, впрочем, что кому-то здесь есть до этого дело. – Я бежала с турецкой галеры, из рабства… Вновь пришедшие переглянулись, затем мужчина выступил вперед и, пристально глядя из-под насупленных бровей маленькими черными глазками, спросил на ломаном русском языке: – Пра-во-слав-но? Иисус Крис-тос? Лиза ударила себя в грудь, истово крестясь: – Да, да! Помогите мне, ради Господа Бога! Я хочу вернуться в Россию! – Ты хочешь в Россию? – переспросила женщина, забавно выговаривая русские слова. – Это далеко. Это опасно. Здесь Греция. Остров Скирос. В Греции османы. Ты можешь снова попасть к ним. – Османы?! – Лиза поникла на лавке. – Да где их нету, проклятущих? – Не бойся. В нашем селении их сейчас нет. Но тебе не стоит здесь оставаться; они часто наведываются сюда. Сегодня ночью уходит фелука… идет в Италию. Там будут русские. Они пробираются домой. Хочешь присоединиться к ним? – Хлоя! – предостерегающе воскликнул мужчина, но Лиза не дала ему договорить. |