– Ты опять за свое?!

– Ну да, в Санкт-Петербурге, в тысяча семьсот семьдесят девятом или в тысяча семьсот восьмидесятом году. Тебе будет тридцать девять или сорок лет, и только тогда ты сумеешь по достоинству оценить последствия своей нынешней неосторожности. А теперь собирайся, Луидзина. Уже давно за полдень, и мне хочется еще погулять с тобою сегодня.

– Погулять? Но тебе как будто не нравилось мое платье? – Лиза мстительно передернула плечами, не трогаясь с места, а Беппо вынул из шкафа что-то шелестящее, шумящее, шелково-душистое.

– Это тебе. Одевайся поскорее, да пойдем. – Насмешливо добавил, выходя: – Если не сможешь сама затянуть корсет, кликни меня. Я охотно помогу.

Они вышли из лавки не в ту тесную улочку, где, наверное, еще ловила незадачливых страдальцев благословенная консолатриче, а спустились по лестнице в небольшой садик, где вьющиеся розы взбирались по высоким и тонким кипарисам и сосенкам, соединяя их над полянкою вечнозеленым сквозным куполом. И в зеленовато-прозрачном сиянии волшебного дня Лиза долго взлетала на качелях-досочке, уложенных на две прочные веревки, и юбки ее, столь легкие, будто воздушные, пенились и колыхались, заслоняя от нее и зеленоватые блики солнца, и мраморных купидонов, кои подглядывали из зарослей, и Джузеппе, стоящего внизу и смотревшего на нее со странным выражением восторга и муки в темных, бархатных глазах; его тонкое лицо то вспыхивало улыбкою, когда их с Лизою взоры встречались; то искажалось гримасою мгновенного желания, когда высоко-высоко, почти под кронами сосен, вздувались, разлетались серые и голубые шелка, обнажа