Он был на пределе. Ему предстояло постепенно, шаг за шагом, возвращаться к жизни: конечно же собственными усилиями, но не отказываясь при этом и от той поддержки, которую оказывала ему Мари. Боже, когда все это кончится? Сколько может он еще взывать к ней о помощи? Хотя, впрочем, в этом не было необходимости: она сама отлично видела, в чем он нуждается, и делала все зависящее от нее, чтобы облегчить участь своего мужа и приблизить по мере сил своих долгожданное избавление его от страшного недуга.

Пробираясь вдоль деревянных скамеек и установленных в ряд металлических шкафов, он внезапно заметил сложенный вдвое лист бумаги, прикрепленный к отведенной ему крайней ячейке, и, охваченный беспокойством, бросился туда. Записка гласила:

«Звонила ваша жена. Просила вас как можно скорее связаться с ней по телефону. Сказала, что это очень срочно. Ральф».

Неужели сторожу спортзала не хватило мозгов выйти и окликнуть меня?! — подумал со злостью Дэвид, набирая шифр замка и открывая дверцу своей ячейки. Потом, пошарив в кармане брюк в поисках мелочи, он подбежал к настенному телефону-автомату, вставил монету в щель и испуганно поглядел на дрожащую руку. И тут же понял причину своего волнения: Мари никогда не говорила «срочно», она избегала подобных слов.

— Алло? — услышал Дэвид голос жены.

— Что случилось?

— Я подумала, что ты, возможно, уже там, в спортзале: ведь Мо считает занятие спортом своего рода панацеей, единственным средством, способным поставить тебя на ноги, если, конечно, твое сердце выдержит подобную нагрузку, вот и позвонила.

— Что ты хотела мне сказать?

— Дэвид, тебя тут дожидается один человек. Он желал бы повидаться с тобой. Приезжай же быстрее, дорогой!

Хотя государственный советник Эдвард Мак-Эллистер и свел официальную часть знакомства к минимуму, он тем не менее не преминул упомянуть кое-какие факты, позволившие Уэббу сделать вывод о том, что его собеседник — не последнее лицо в своем департаменте. Впрочем, сам Мак-Эллистер и не думал специально набивать себе цену: как любой вознесенный на высокий пост бюрократ, он был искренне уверен в том, что в высших эшелонах власти прислушиваются к его мнению.

Советник, встав, чтобы приветствовать Дэвида, предложил:

— Переоденьтесь во что-нибудь более удобное, мистер Уэбб: наши дела могут и подождать.

Ведь Дэвид был все еще в пропитанных потом шортах и тенниске: схватив из шкафчика свою одежду, он, так и не успев переодеться, опрометью бросился из спортивного зала к машине.

— Я смогу побыть и так, — ответил Уэбб. — Поскольку время все же не терпит: там у вас ждать не любят, мистер Мак-Эллистер.

— Садись, Дэвид, — Мари Сен-Жак-Уэбб вошла в гостиную с двумя полотенцами в руках. — Вы тоже, мистер Мак-Эллистер.

Когда оба они сели друг против друга перед холодным камином, она подала Уэббу одно полотенце, а вторым, встав за спиной мужа, стала вытирать ему шею и плечи. Свет настольной лампы подчеркивал красноватый оттенок ее каштановых волос, однако привлекательные черты ее лица были скрыты тенью.

— Можете приступать прямо к делу, — обратилась она к представителю Госдепартамента. — Как я уже говорила вам, правительство предоставило мне допуск к любой информации, которую вы можете сообщить моему мужу.

— А что, он сомневался в этом? — спросил Дэвид жену, а затем, не скрывая своей неприязни, перевел взгляд на гостя.

— О, вовсе нет! — заверил его Мак-Эллистер с легкой, но выглядевшей вполне искренно улыбкой. — Никому из тех, кому известно о заслугах вашей супруги, и в голову не пришло бы такое.