Коул вскинул бровь, глядя на меня с отчетливо снисходительным выражением.

Я не стал ничего говорить про его выражение и продолжил.

— Неделю за неделей я каждый день заглядывал в горшки, надеясь увидеть хоть какой-то намек на зелень, хотя бы малейший проблеск того, что там зарождается жизнь. Это и есть самое сложное, — сказал я Коулу. — Я стою в этом сарае и жду, проклюнутся мои семена из земли или нет. И я не знаю, то ли еще слишком рано ждать от них признаков жизни, то ли на этот раз зима завладела моей семьей навсегда.

Коул смотрел на меня во все глаза. Высокомерное выражение сошло с его лица, однако он ничего не сказал. Его лицо приняло непроницаемое выражение; как реагировать на него, я не знал, поэтому тоже не стал ничего говорить.

Больше делать здесь было нечего. Но Коул медлил, и я решил напоследок заглянуть в ларь с продовольствием, проверить, не завелись ли там жучки. Держась за край ларя, я на миг прислушался. Не знаю, что я ожидал услышать; повсюду вокруг царила тишина, тишина и еще раз тишина. Даже красногрудый кардинал умолк.

Делая вид, будто Коула тут нет, я напряг слух, как делал когда-то в волчьем обличье, пытаясь составить карту всех живых существ в лесу поблизости и звуков, которые они издавали. Но ничего не услышал.

Где-то в этих лесах были волки, но для меня они оставались невидимками.

20

КОУЛ

Волк внутри меня готовился одержать верх над человеком, и я был этому рад.

Рядом с Сэмом мне было не по себе. Вообще-то у меня всегда наготове пара-тройка личин, которые вполне работали со всеми, с кем мне до сих пор приходилось иметь дело, но в случае с Сэмом ни одна из них не казалась подходящей. Он был мучительно, раздражающе искренен. И как я мог ответить на эту искренность?

Поэтому я вздохнул с облегчением, когда мы вышли из сторожки и он сообщил, что хочет поехать покататься.

— Я позвал бы тебя с собой, — добавил он, — но ты уже скоро превратишься обратно в волка.

Каким образом он пришел к этому заключению, Сэм не сказал, но его ноздри слегка вздрагивали, как будто он чуял мой запах. Несколько секунд спустя он уже с ревом катил по дорожке прочь, оставив меня в одиночестве в доме, атмосфера в котором менялась в зависимости от времени суток. Днем небо затянули облака и похолодало, и внезапно дом превратился из уютной берлоги в зловещий лабиринт серых комнат, точно привидевшийся в бредовом сне. И тело мое точно так же нельзя было назвать полностью человеческим, однако и волчьим оно тоже не было. Сейчас оно представляло собой скорее нечто промежуточное — волчий разум в человечьем теле. Человеческие воспоминания глазами волка. Сначала я принялся ходить туда-сюда по коридорам между нависающих стен, не веря до конца вердикту Сэма. Когда по всему телу разбежалась знакомая нервная дрожь, предвещавшая превращение, я остановился перед открытой задней дверью и стал ждать, когда холод сделает свое дело. Однако он почему-то не спешил. Тогда я закрыл дверь и прилег на кровать, которую мне отвели, чувствуя, как плещется на дне желудка тошнота и разбегаются по коже мурашки.

Но, несмотря на недомогание, я испытывал жгучее облегчение.

Я уже начал думать, что никогда не превращусь обратно в волка.

Но это вот подвешенное состояние… Я поднялся, снова подошел к задней двери и встал на ледяном ветру. Минут через десять сдался, вернулся обратно на диван и свернулся клубочком вокруг своего бунтующего желудка. Мысли мои бродили по серым коридорам, а тело оставалось неподвижным. В своем воображении я двинулся по коридору, прошел через вереницу чужих черно-белых комнат. Я ощутил острую ключицу Изабел под моей ладонью, увидел, как моя кожа теряет свой цвет, превращаясь в волчью шкуру, ощутил в руке микрофон, услышал отцовский голос, увидел его, сидящего напротив меня за обеденным столом.