— Там что, дохлая собака? — спросила она. — Может, мы не туда заехали?

Я кивнул на бампер микроавтобуса, обклеенный стикерами модных дулутских рок-групп. Я их не слышал — они были слишком мелкими, чтобы пробиться на радио, — но названия частенько попадались на афишах местных клубов и успели примелькаться.

— Да нет, туда.

— Если нас похитят какие-нибудь чокнутые хиппи, виноват будешь ты, — предупредила она, открывая дверцу.

В машину хлынул холодный утренний воздух, наполненный городским духом: выхлопным газом, асфальтом и трудноопределимым запахом множества людей, живущих в множестве домов.

— Ты сама выбрала студию.

Грейс фыркнула и выбралась из машины. На миг мне показалось, что она вот-вот упадет, но она поспешно вернула себе равновесие, явно не желая, чтобы я это видел.

— Ты в порядке? — спросил я.

— В самом что ни на есть полном, — заверила меня она, открывая багажник.

Я потянулся за чехлом с гитарой, и тут от страха у меня засосало под ложечкой. Собственно, удивительным было не это, а то, что это произошло только сейчас. Я сжал упакованный в чехол гитарный гриф и понадеялся, что не позабуду от волнения все ноты.

Мы двинулись к входной двери. Собака даже ухом не повела.

— По-моему, она все-таки дохлая, — сказала Грейс.

— По-моему, она тут для того, чтобы прятать под ней ключи, — отозвался я.

Грейс сунула пальцы в карман моих джинсов. Я уже занес руку постучать в дверь, когда увидел крохотную деревянную табличку, на которой маркером было написано: «Вход в студию с обратной стороны дома».

Мы обогнули здание и очутились перед щербатой бетонной лестницей. Чересчур широкие ступени вели вниз, в подвал; рядом с дверью красовалось написанное от руки объявление «Вход в студию звукозаписи „Анархия рекордингс, инк“». Под ним стоял вазон с чахлыми анютиными глазками, прихваченными морозом. Их слишком рано выставили на улицу.

Я оглянулся на Грейс.

— «Анархия инкорпорейтед». Надо же, как забавно.

Грейс метнула на меня испепеляющий взгляд и забарабанила в дверь. Я обтер внезапно взмокшие ладони о джинсы.

Дверь распахнулась, и на пороге появился еще один лабрадор, на этот раз вполне живой, и девушка лет двадцати с небольшим с красной банданой на голове. Внешность у нее была настолько необычной и непривлекательной, что уходила куда-то за грань уродства, где оно превращалось практически в красоту: огромный хищный нос, сонные темно-карие глаза и выдающиеся скулы. Черные волосы были заплетены в полдюжины перевитых между собой косиц, уложенных на макушке кольцом на манер этакой средиземноморской принцессы Леи.

— Вы Сэм и Грейс? Проходите.

Голос у нее был потрясающий, сложный — голос курильщицы, хотя пахло внутри кофе, а не сигаретами. Грейс, мгновенно воодушевившись, переступила через порог и двинулась на этот запах, точно крысы за дудочкой Крысолова.

Едва за нами закрылась дверь, мы словно перенеслись из подвала убогого домишки в оборудованную по последнему слову техники спасательную капсулу из другой вселенной. Перед нами находилась стена из микшерных пультов и компьютерных мониторов; темные панели звукоизоляции не пропускали сюда никаких звуков из внешнего мира; приглушенный свет падал на многочисленные клавиатуры и роскошный низкий черный диван. Одна стена была стеклянная; за ней располагалась темная звукоизолированная комнатка с пианино и набором разномастных микрофонов.

— Я Дмитра, — представилась девушка, протягивая руку для рукопожатия.