— Только? — спросил я.

— Только… он мне необходим. После нескольких часов, проведенных с ним, у меня создается иллюзия, что я стала сильной, что я живу лучше, интенсивнее. Может быть, это и неверно; может быть, с тобой я была бы более счастлива… Но… вот видишь, это не вышло. Ты не виноват, Филипп, никто не виноват.

Когда мы расставались поздно вечером, она сама протянула мне губы для поцелуя.

— Ах, — сказала она, — мы оба такие несчастные!

* * *

Через несколько дней я получил от нее письмо, очень ласковое и очень грустное; она писала, что долго любила меня и что до Франсуа у нее не было любовников.

Такова была история моего брака. Не знаю, сумел ли я, передавая ее вам, воздать должное моей бедной Одиль. Амне так хотелось этого, так хотелось дать вам почувствовать ее обаяние, ее загадочную меланхолию, ее ребячество, всю глубину ее чистой, почти детской натуры. Все окружающие, наши друзья, мои родные после ее отъезда, конечно, строго осуждали ее. Я же, который хорошо знал ее, поскольку вообще можно было знать эту молчаливую девочку, я думаю, что никогда женщина не была менее виновна.

XIX

После отъезда Одиль я почувствовал себя очень несчастным. Дом казался мне таким печальным, что мне трудно было оставаться в нем. Иногда по вечерам я входил в комнату Одиль; я садился в кресло подле ее кровати, как делал, когда она была здесь, и думал о нашей жизни. Смутные угрызения совести волновали меня, но я не мог упрекнуть себя ни в чем определенном.

Я женился на Одиль, которую любил, в то время как моя семья хотела, чтоб я сделал более блестящую партию. Я был верен ей до случая с Мизой, и моя столь мимолетная измена была вызвана только ее изменой. Я был ревнив, разумеется, но она ничего не сделала, чтобы успокоить мужа, который любил ее и мучения которого она видела. Все это было так, я это знал, и все-таки я чувствовал себя виноватым. Совсем новая правда об отношениях, которые должны существовать между мужчиной и женщиной, стала открываться перед моим умственным взором.

Величайшей любви недостаточно, чтобы привязать к себе существо, которое любишь, если ты не умеешь в то же время заполнить его жизнь богатством внутреннего содержания, притом постоянно возобновляющегося. Что могла найти во мне Одиль? Я приходил каждый вечер из своей конторы, где видел всегда одних и тех же людей, где занимался всегда одними и теми же вопросами. Я усаживался в кресло, смотрел на мою жену и был счастлив, что она так хороша. Как могла она познать счастье от этого неподвижного созерцания? Женщины естественно привязываются к мужчинам, которые несутся в быстром потоке жизни, которые завлекают и их в это движение, которые задают им трудные задачи, которые многого от них требуют…

Я смотрел на кровать Одиль. Как много я дал бы теперь, чтобы снова увидеть на ней ее хрупкую фигурку, ее светлую головку! И как мало я давал в то время, когда еще так легко было сохранить все это! Вместо того чтобы постараться понять ее вкусы и склонности, я осуждал их, я хотел навязать ей свои. Жуткое молчание, окружавшее меня теперь в этом пустом доме, было возмездием за мое поведение, в котором не было, правда, ничего дурного, но не было и подлинной душевной красоты и благородства.

* * *

Я должен был уехать, покинуть Париж, но никак не мог решиться.