— Как странно, Рене… Можно сказать, что люди сами стремятся к своему несчастью и всегда к одному и тому же самому. Посмотрите на Филиппа. Он был до ужаса несчастлив с Одиль. Потом он встречал в своей жизни несколько женщин, и женщин не шаблонных, не посредственных и не безобразных, которые готовы были для него на безграничное самоотречение… Не говорю уж о тех, кого я не знаю, но взять хотя бы Мизу, вас, меня… Нет, он не смог построить свою жизнь ни с одной из них.

— Но и вы, милая, сами не лучше его. Неужели вы думаете, что любили бы так Филиппа, если бы он не требовал от вас такой преданности и самоотречения? Конечно, нет. Мы привязываемся к людям ради тех жертв, которые им приносим.

— Особенно женщины.

— И женщины, и мужчины.

В таких дружеских пререканиях мы провели все время вплоть до возвращения Филиппа. Рене умела подходить к вещам научно, и это действовало на меня успокоительно. Я начинала смотреть на себя, как на особь, подобную множеству других, объединенных в одном классе, под этикеткой «влюбленные женщины».

Филипп был, по-видимому, доволен, застав Рене, просил ее пообедать с нами и впервые за последнее время оживленно беседовал за столом. Его интересовала наука, которой занималась Рене, и она рассказывала ему о новых, еще неизвестных ему опытах. В разговоре она упомянула раза два имя Голена. Филипп вдруг спросил ее:

— Голен? Ты его хорошо знаешь?

— Я думаю! Это мое начальство.

— Не друг ли он, Роберта Этьена из Марокко, автора «Молитвы в саду Удайя»?

— Да, — сказала Рене.

— А ты сама знакома с Этьеном?

— Очень близко.

— Что это за человек?

— Замечательный человек, — сказала Рене.

— А! — проговорил Филипп. И прибавил, как будто через силу: — Да, я тоже нахожу его талантливым… Но случается, что человек ниже своих произведений…

— Не в данном случае, — безжалостно сказала Рене.

Я бросила на нее умоляющий взгляд. Филипп промолчал весь остаток вечера.

XXI

Я была свидетельницей того, как на моих глазах умирала любовь Филиппа к Соланж Вилье. Он никогда не говорил мне об этом. Напротив, ему явно хотелось создать у меня иллюзию, что в их отношениях ничего не изменилось, Впрочем, он встречался с ней еще довольно часто, но гораздо реже, чем раньше, и не находил уже в этих встречах прежней чистой радости. Он не возвращался уже после прогулок с ней молодой и счастливый. Нет, теперь пребывание в ее обществе вызывало у него серьезное, иногда почти безнадежное настроение.

Иногда мне казалось, что ему хочется посвятить меня в свои переживания. Он брал меня за руку и говорил:

— Изабелла, из нас двоих ты избрала лучшую долю.

— Почему, милый?

— Потому что…

Потом он умолкал, но я все понимала. Он продолжал посылать Соланж цветы и относиться к ней, как к любимой женщине.