|
Вы, быть может, обиделись на меня, обиделись на мое молчание, на то, что я не вернулся в Рим, что не писал вам тогда же из Флоренции… Но поймите меня и простите! Состояние мое было таково, что я в тот момент простился бы, не задумываясь, с жизнью, ибо считал себя виновным в гибели человека, жизнь которого была доверена мне полностью. И еще, меня терзало чувство вины… Я любил и люблю вас теперь. Милая привычка быть рядом с вами, невозможность расстаться тогда с моим прелестным собеседником — я винил себя во всем и полагал, что не имею права на счастье. Я думал даже, что погубил и вас, но… Но если я не заблуждался, если чувства наши, как мне казалось, как я знал когда-то, были взаимны, то нам нельзя разлучаться! Если вы любите, если вы можете простить меня… Я молю об этом Небо, как о величайшей милости! Милое, великодушное, небесное создание, ответьте же „да“ или „нет“ и разом прекратите все мои сомнения и мучения! Знайте, что в ваших силах сделать меня счастливым. Таким счастливым, каким никогда не приходилось мне бывать в этой жизни. Если же вы скажете „нет“, то я никогда не упрекну вас и никогда не потребую от вас свидания и другого ответа. Помните, одно краткое ваше слово, всего одно, без подписи, без объяснений…
— Да нет! Это же черт знает что такое! — Павел был раздосадован, возмущен, унижен! Ему — ему! — предпочли другого! И так явно, так просто! И этот другой осмеливался писать к ней! — Такая компрометация! — воскликнул он, впервые, быть может, оскорбив тишину своего кабинета. — Сестра моей жены имеет переписку с… Да черт знает с кем! Да он еще кого-то погубил! Чью-то жизнь, доверенную ему! Разбойник, злодей! Дозволить Софье прочесть это ни в коем случае нельзя. Честь, дворянская честь, сознание приличия и чувство долга перед собственной семьей не позволят мне отдать ей это пошлое, глупое, преступное письмо! Но надо же еще и сделать что-то! Что-то, что навсегда отвратит этого нечестивца писать к Софье. Но что? Ах! Да ведь надо же просто послать письмо, письмо только с одним кратким «нет», и все навек будет кончено! Исчезнет всякая возможность счастья для Софьи, для женщины, так решительно отвергшей его — Павла! Тут же князь сел за стол, взял бумагу и начертал на ней решительное «нет». Письмо было запечатано и отправлено адресату без малейших колебаний и сомнений. И все было бы так, как и задумал Павел, но… Но слава нашим ямщикам, нашим почтовым каретам, нашим быстрым дорогам и веселым почтовым рожкам! Как легко теряется корреспонденция в пучине бездорожья, снегов и вод безбрежных русских! Или на то была воля Провидения? Перст судьбы? И суждено двум любящим сердцам было быть вместе? Как бы то ни было, письмо Павла, с этим кратким «нет» без подписи и объяснений, затерялось, пропало, не дошло до адресата! Между тем в Москве, Александр Андреевич, с ума сходивший от ожидания, решил, что две недели срок более чем достаточный для того, чтоб получить его письмо и начертать краткий на него ответ. Если он ничего не получил до сих пор, то, видно, корреспонденция затерялась. К тому же… Он вдруг решил, что Софья не сможет отказать ему. Ведь она любит! И это стало совершенно ясно тогда, в Риме! Чтобы ни случилось, какие бы сомнения ни терзали его, нынче надобно ехать в Петербург. Ехать, и там, встретившись с нею, говорить лицом к лицу. Объясниться, сказать вновь «люблю» и, как знать, может быть, уже вернуться домой счастливым мужем! Не медля ни минуты лишней, Тургенев собрался и в четыре дня домчался до столицы. — А, вот ты и в столице! А ведь клялся, что никогда тебя здесь не будет! — Обстоятельства, жизненные обстоятельства… Жизненно важные обстоятельства… Тургенев остановился в холостяцком доме приятеля своего Бутурлина. |
