— Прощайте, — прошептала Соня.

Они только глядели друг на друга, не прибавляя более ничего. Быть может, перед каждым проносились видения того, что уже свершилось меж ними. Но произнесть вслух то, что, быть может, передумывалось теперь в головах тысячекратно, было невозможно. Тургенев лишь молча поклонился и вышел.

— Все закончилось, — прошептала Софья. — И более не повторится.

Она подумала, что свидеться им вряд ли доведется. А если это и не так, то… Прежнего уже не будет…

В русском посольстве во Флоренции Тургенев сразу же встретил Матвея Бутурлина. Бутурлин вызвался указать Александру местонахождение кладбища, на котором хоронили всех иностранцев и где теперь лежала Лидия. Простой камень с единственной надписью, с указанием имени и даты смерти.

— Бедная Лидия, — в который раз произнес Александр. — Бедная, бедная… Разве это то, к чему ты стремилась?

Бутурлин, который сопровождал Тургенева, хотя и намеревался до этого молчать, но все же не сдержался:

— Тут ходило много слухов о твоей жене. Разве она не сама виновата?

— Разве не оба мы виноваты? — ответил ему Тургенев. — Ежели меж супругами что неладно, спрос с обоих.

— Да полно! Где ты набрался этакой премудрости? Да и кто нынче так рассуждает?

— Тетка моя отправила меня вслед за женою, чтобы я нашел ее и огородил от неприятностей. Что я теперь ей скажу?

— Позволь, ты взрослый человек. Какой тебе может быть отчет перед твоей теткой? — Бутурлин был чрезвычайно изумлен.

— Отчет тут требуется не перед теткой, а перед самим собой. И пренеприятный!

— Не вини себя, дружище. Что теперь этим поправишь?

— Ничего. И это самое печальное, — ответил Александр. — Бедняжка Лидия, — повторил он снова. — Но что же случилось? Что в конечном итоге ее толкнуло на этот шаг? Я понимаю, видимо, ее бросил этот негодяй, но она могла вернуться! Я бы никогда не оттолкнул ее! Она не могла этого не знать…

— Я думал не говорить тебе, но… — Бутурлин замялся.

— Что еще?

— Доктор, тот, что делал осмотр тела, сообщил, что Лидия Ивановна была в положении. Наверное, это ее… Как сказать… Все-таки дитя от любовника… Как бы ты, как бы общество все это восприняло?

— Какие только истории не происходили! Кто только не грешил! И как все умело прикрывалось, как скоро забывалось! Стоило ли кончать с собой? Дурочка! Что за важность!

— Позволь, как ты странно рассуждаешь! — воскликнул Бутурлин. — Да это бы свет не простил! Твоя же тетушка, о которой ты поминал, никогда не приняла бы Лидию Ивановну в своем доме после подобной выходки! Да и ты! Чужой ребенок! А если бы родился мальчик? Наследник Тургеневых — сын итальянского авантюриста!

— Ты и прав, и не прав, Матвей… И в чем ты прав — объяснять не надобно. Но вот в чем ты не прав… Я не могу хорошенько объяснить, но жизнь… Можно тут сказать, что жизнь всего дороже, что самоубийство — грех, и это всем известно и справедливо. Но… — Александр повернулся к приятелю и решительно добавил: — Умел кататься, умей и саночки возить! Хуже нет, чем перед лицом предполагаемого позора, перед сознанием этакой ложной чести наложить на себя руки и предоставить другим страдать и разбирать дело за тебя!

— Быть может, ты и прав, но я знаю множество людей, которые не разделяют подобных убеждений. Иные предпочтут пустить пулю в лоб, но не допустить себя до бесчестия и общественного презрения.