– Ваша жена и дальше об этом ничего не узнает.

– Конечно нет. Потому что впредь никаких контактов между мной и вами не будет. Потому что я ничем не могу вам помочь, даже если бы хотел. Я понятия не имею, откуда мне взять аппаратуру. У меня больше ничего не осталось.

Итальянский кандидат в туберкулезники уже перешел к следующей песне, продолжая храбро сражаться с приступом кашля.

Как бы ни был чувствителен господин Освальд, сейчас Бреннеру пришлось слегка наступить ему на мозоль:

– А как насчет той улики, которую вы проглотили тогда на перевале Решенпас?

Высокий и стройный господин в одно мгновение стал на голову ниже. И сник:

– Значит, вы знаете.

– Атоrе, атоrе…  – даже интересно, отчего это у всех итальянцев такие хорошие голоса.

– Я перед этим звонил Ридлю.

– Значит, тогда вы знаете.

Вот видишь, правильно позвонить по телефону – порой уже полдела для детектива. Потому что с пяти до восьми Бреннер успел позвонить из своей квартиры не только Освальду, а еще и своему бывшему коллеге Ридлю, который тогда задержал Освальда в Тироле, а Бреннер, в свою очередь, пытался помешать Освальду проглотить уличающую его фотографию. Этот Ридль все еще был в полиции, ну, он и покопался для Бреннера немного в делах, то есть, значит, в компьютере.

Бреннеру теперь уже не было нужды мелочно напоминать все господину Освальду. Про то, как полицейский врач успел извлечь на свет божий полупереваренную фотографию‑улику, которую Освальд тогда проглотил вместе с двумя передними зубами. И что за такое Освальд должен был бы по меньшей мере на два года угодить за решетку. Если бы не стал с тех пор работать осведомителем в полиции.

Потому как одно дело сделать парочку миленьких фоток на память, если ты вуайер. Но стать безмолвным свидетелем преступления – это другое дело, и записано оно на другом листке, на проглоченном.

От Ридля Бреннер узнал, что в распоряжении господина Освальда еще и сегодня есть такая прослушивающая аппаратура, против которой все оборудование государственной полиции в лучшем случае смотрится как дисковый телефон или детский конструктор.

– Ваша жена об этом ничего не узнает, – заверил его Бреннер.

– И чего вы от меня хотите?

Потом Бреннер уже увидел, что тот испытал облегчение от того, что задание оказалось таким легким.

– Прослушать радио? – Господин Освальд чуть было не рассмеялся. – Это не проблема, – сказал он и едва не подавился своей минералкой, такой у него вырвался вздох облегчения.

По дороге домой Бреннер был очень радостным.

Он думал, что на сегодня все худшее уже позади. Вообще‑то вполне понятный оптимизм, если учесть, что до полуночи оставалось всего три минуты.

Но все‑таки он ошибся. Потому как уже в арке двора службы спасения ему попался навстречу Ханзи Мунц, и Бреннер сразу увидел, что тот не в своей тарелке.

– Гросс мертв!

По его виду Бреннер понял, что это не шутка. Уже по тому только, что он сказал «Гросс», а не «Бимбо», – так сказать, проявил уважение к покойнику.

И все‑таки он не удержался и тут же рассмеялся, как будто Ханзи Мунц рассказал ему хорошую шутку.

5

– Хотел бы я знать, что тут смешного! – несколько секунд спустя заорал Ханзи Мунц, оправившись от испуга.

– Гроссмейстер Смерть, – отвечал Бреннер.

Но Ханзи Мунц, конечно, ничего про это знать не желал.

– Умер Гросс, – упрямо повторил он. – Бимбо! Хотел бы я знать, что тут смешного!

– Да я и не смеюсь, – заверил Бреннер. Потому как, во‑первых, теперь ему это и в самом деле уже не казалось смешным.