– А где вообще сейчас Бимбо?

– Все еще в семьсот сороковом. Уголовная полиция опечатала гараж, Бимбо пока оставили лежать там, чтобы никто не стер следы.

Нет, это просто невероятно! Гаражную дверь они так мощно заклеили, что приходилось опасаться, как бы вся эта новенькая станция службы спасения не развалилась, если кто‑нибудь возьмет да и сдерет с двери клейкую ленту. Но маленькую дверку на переходе из семьсот тридцатого гаража в семьсот сороковой не заклеили!

В следующее мгновение закончились пять самых важных минут в жизни Фюрштауэра. Он так долго пробыл единственным, кто видел мертвого Бимбо. А тут половина команды, естественно, повалила вслед за Бреннером в гараж для семьсот тридцатых и оттуда через узкую соединительную дверку в гараж для семьсот сороковых. Только самые законопослушные из вольнонаемных не решились войти.

Но когда Бреннер еще и открыл семьсот сороковой, первые уже стали поворачивать обратно, а когда он полез внутрь, да к тому же еще стянул с Бимбо мешок для покойников, в гараже их осталось всего шестеро. Потому как все сдрейфили, что в любую минуту может вдруг появиться Молодой или уголовная полиция, которые сейчас в конференц‑зале на третьем этаже как раз допрашивали Мраза.

Ну а уж когда Бреннер еще и слегка обследовал Бимбо, то их осталось вообще всего четверо.

– Лучше бы ты этого не делал, – истерично предостерег Фюрштауэр, как только Бреннер занялся шеей Бимбо. При этом Фюрштауэр подумал, что он просто хочет получше рассмотреть рану. Откуда ему было знать, что в следующее мгновение Бреннер, как заправский филиппинский целитель, запустит пальцы на несколько сантиметров в глубь тончайшей раны.

От ужаса Фюрштауэр вообще ничего на это не сказал. И Хорак ничего. И Ханзи Мунц тоже ничего.

Но блевать они тоже не блевали. Хотя им определенно стоило немало усилий сдержаться, когда Бреннер выпростал из шеи Бимбо золотую цепочку.

– Монах и монашка, – сказал Бреннер.

– На поэзию потянуло? – Ханзи Мунц сначала подумал, что у Бреннера шок. Но ведь это известный факт, что люди, которые сами находятся в шоке, часто думают, что шок у других.

– Вот по этой причине золотая цепочка не порвалась, – объяснил Бреннер.

– Монах и монашка, – эхом отозвался в шоке Ханзи Мунц.

– Тебе разве Бимбо никогда не объяснял принципа его новейшей золотой цепочки? Он же всем уши прожужжал: не якорная, крест‑накрест приварено. А по принципу «монах и монашка». Как черепицу скрепляют.

– Почему это «монах и монашка» называется?

– Угадай с трех раз. Потому что в одной части есть прорезь, а из другой кое‑что выступает.

– И что в этом такого особенного?

– Ты же видишь. Она не рвется. Хотя такая тоненькая. На ней можно целый флюгель подвесить.

– Флюгер ничего не весит.

– Он имел в виду флигель дома.

– И ты про это знал? Тогда ты под подозрением.

Бреннер заботливо доставал со всех сторон из шеи Бимбо золотую цепочку, пока она наконец ровненько не легла на ключицах, как в лучшие времена Бимбо.

– Ты помнишь, как Малыш Берти объяснял Бимбо, что вся дрянь из шеи выделяется?

– Ну и?…

Бреннер показал на запачканную кровью золотую цепочку:

– А сегодня дрянь и в самом деле вышла из шеи.

– Малыш Берти не это имел в виду. Иначе и он был бы под подозрением.

– Быстро у тебя, однако, под подозрение попасть можно.

– Вот это и есть самое идиотское в таком деле. То, что любой сразу становится подозрительным. Поэтому я и рад, что они его уже взяли.

Бреннер как раз было подумал, что мертвый Бимбо выглядит довольно по‑идиотски.