Сейчас ты скажешь: не обязательно в жизни все время оглядываться назад. Ни к чему эти вечно повторяющиеся одинаковые истории, это ничего не дает. А я могу одно сказать: если бы в тот момент

Молодой так сильно не напомнил ему Немеца, вся эта история кончилась бы, может быть, по‑другому. Может, он бы тогда и правда как‑нибудь быстро решил вопрос с прослушиванием, чтобы его наконец оставили в покое. И мы, может, и сейчас бы еще не знали, как золото попало в глотку Бимбо. И еще одно «может быть»:

Может быть, если бы Бреннер не получил назначения сделать эту скучнейшую ездку за дристунами в ЦКБ, кто знает, возможно, он бы тогда никогда не распутал это дело.

Ну конечно, раз уж ты оказался в ЦКБ, почему бы не заглянуть на минутку к Рози из ларька.

– Донорская печень? – спросила Рози.

– Против этого мне возразить нечего.

– Это мудро, – ухмыльнулась Рози. Она была не особенно высокого роста, но жилой вагончик, переделанный в киоск для сосисочной, был до того низок, что ей приходилось все время стоять немного согнувшись. А она была очень толстой. И на ее белом хирургическом халате было множество пятен от кетчупа и горчицы. А волосы у нее были огненно‑рыжими, завитыми и все время такими потными, что они торчали у нее над головой, как рога. – Острой горчицы, потому что ты и сам сладкий?

– Ты что, сегодня уже на кладбище побывала?

– С какой это стати?

– Где ж ты тогда откопала эту старую шутку?

– Не наглей, малец! – ухмыльнулась Рози и шмякнула ему под нос донорскую печень.

– Малец? Да ты мне в дочери годишься.

– Гы‑гы‑гы. Много, значит, денег мне пришлось потратить на пластические операции, чтоб так выглядеть.

Бреннер был рад, что может ненадолго заняться своей донорской печенью. И только пару кусков спустя он сказал:

– Сегодня вот уж две недели, как ты застрелила Лео Штенцля.

– Да, ты смотри поосторожней, а то у меня сегодня опять палец свербит.

– Хорошо, если это только палец.

Теперь опять немного печенки, а потом:

– Твое счастье, что на этой стороне к музыкальному павильону у тебя окна нет. Иначе ты была бы под подозрением.

– Не хватало еще, чтобы я себе на этой стороне окно сделала. Это чтобы мне шоколадки и вафли совсем уж некуда ставить было.

– Значит, ты ничего не видела?

– Ну как, конечно видела. Я как раз деньги считала. Вот их и видела.

– А почему это Ланц вообще не попал на фотографию в газете? Только Бимбо и Мунц?

– Да Ланца у меня и не было совсем. Это Бимбо при въезде ошибся. Ланц просто заехал очень быстро, ведь он на самом деле привез из аэропорта донорскую почку. Я еще тогда над ним посмеялась. Потому что он наверх в хирургию как молния взлетел.

– Как молния. А потом и загремело.

– Точно. Потом прогремел гром. Только не для Ланца, а для Штенцля, – снова не могла удержаться от смеха Рози.

– А что делал этот Штенцль?

– Ничего. Это был чистокровный конторский жеребец.

Бреннер имел в виду не профессию Штенцля, потому как это было как раз то немногое, что он о нем знал. Так что он попробовал по‑другому:

– Больше жеребец, чем писака, или как?

– Это уж точно, можешь не сомневаться.

– Но за это ему ведь никто ямы не рыл?

– Зачем яму рыть, когда пули достаточно? – ухмыльнулась Рози. – А кроме того, откуда мне знать? Это ты должен лучше знать.

– Почему это я?

– Твоя‑то организация тоже за счет донорской крови живет. Ты должен был бы знать Штенцля.