От автора:

Много лет назад, еще в советские времена, я начал эту пьесу. И остановился, хотя для этого не было, казалось, никаких причин. И это больше всего раздражало. Так и лежала. И вспоминалась лишь в разговорах с театральными деятелями, которые иногда интересовались, нет ли у меня чего-нибудь новенького. Не из того, что уже написано и даже выпущено ВААПом, а совсем новенького. Есть, с готовностью отвечал я. Социальная драма. Взрыв на руднике, два горняка гибнут, приезжает комиссия, ей все врут…

– А может, эти двое не совсем погибли? – слышал в ответ. – Может, они просто в больнице и не могут участвовать в действии?

– Нет, – со вздохом говорил я. – Совсем.

Как правило, этого оказывалось достаточно. Но однажды нашелся директор театра, который спросил:

– А как вся эта история кончается?

Я заверил:

– Правильно.

– А что, это может быть интересно, – сказал он. – Почему бы вам не написать эту пьесу?

Я пообещал. На моем месте так поступил бы каждый. Потому что если драматурга просит об этом театр…

Пьеса написалась. Но к тому времени у директора театра изменились планы, и ему стало не до моего сочинения, к тому же не вполне идеологически стерильного. Я понял, что всесоюзная слава прошла мимо морды, как Азорские острова, и городажа не будет. Городаж – это когда пьеса широко пошла по стране. Но потом пьесу опубликовал альманах «Современная драматургия», а еще через некоторое время я узнал, что ее поставили в шахтерском Донецке и в шахтерском Новокузнецке. Не городаж, но и на том спасибо.

Прошло двадцать пять лет. Я не то чтобы забыл о своем давнем драматургическом опыте, но смирился с тем, что он так и останется мелким фактом моей биографии. Страшная трагедия на шахте «Распадская» побудила меня перечитать пьесу. Честно скажу, я был поражен. Ничего не изменилось. Ничего! Хоть ставь на титуле «2010» вместо «1985».

Действие первое

I

В темноте мелькают огни – лампы на касках горняков. Двое проходчиков, ПЕТУХОВ и ПОЛСТЯНКИН, выносят из забоя к устью штрека что-то громоздкое, металлическое.

ПОЛСТЯНКИН. Полегче, полегче! Ставим! (Отдыхают.) Говорят, покойник всегда тяжелей, чем живой человек. С механизмами, видно, то же.

ПЕТУХОВ. Кранты механизму. Вещественное доказательство.

ПОЛСТЯНКИН. Болтай побольше! (Оглядывается в сторону забоя, прислушивается.)

Со стороны главного ствола появляется бригадир проходчиков ВОЛОДЯ МАЛЕНЬКИЙ, разматывая кабель лампы-переноски. Цепляет лампу за костыль в крепи, кому-то свистит.

ПОЛСТЯНКИН. Куда это, Вовчик?

ВОЛОДЯ МАЛЕНЬКИЙ. Сюда давай, к стенке. Кто с тобой? (Посветил.) А-а, Длинный… беги скажи ребятам, пусть все сюда сносят. (Петухов уходит.) Нашли?

ПОЛСТЯНКИН. Что?

ВОЛОДЯ МАЛЕНЬКИЙ. «Что»! А то не знаешь!

ПОЛСТЯНКИН. Нет.

ВОЛОДЯ МАЛЕНЬКИЙ. А эти?

ПОЛСТЯНКИН. Да они и не ищут: план забоя, кто где стоял. А была, Вовчик, уверен?

Ярко вспыхивает лампа-переноска, освещая во всех подробностях станок-перфоратор, искореженный чудовищной силой взрыва и грузом обвала.

ВОЛОДЯ МАЛЕНЬКИЙ. Была. (Смотрит на перфоратор.) Славкина. Двужилка, красная, вроде телефонного провода. На конце иголки припаяны, на другом выключатель. Козел.

ПОЛСТЯНКИН. Кончай!

ВОЛОДЯ МАЛЕНЬКИЙ. Молчи. Это завтра на поминках мы скажем, какой он был верный друг и незабвенный товарищ. Славка Голубев. Сучонок, белой «Волги» ему не хватало!

ПОЛСТЯНКИН. Кончай ты! Знаешь же!

ВОЛОДЯ МАЛЕНЬКИЙ. Все знаю. Разберемся. Нам теперь во многом разбираться придется! (Смотрит на перфоратор.