Изменить размер шрифта - +
..

 

- Ах, страм какой! - повторяет господин Фурначев.

 

- И вот после этого милости просим тут пользу какую-нибудь для края принести! - говорит генерал, разводя руками.

 

II

 

Весть об ожидаемом приезде ревизора мгновенно разнеслась по городу. У тех из чиновников, у которых всякое душевное волнение выражается трясением поджилок, таковое совершилось благополучно. Город оживился, но это оживление было какое-то бездушное, похожее на ту суету, которая начинается во всяком губернском городе с утра каждого высокоторжественного праздника и продолжается ни более, ни менее, как до известного, судьбой определенного срока. Петр Борисыч Лепехин, охотник поиграть в двухкопеечный преферанс, внезапно вспомнил, что высшее начальство непоощрительно смотрит на такое невинное препровождение времени, и призадумался. Он почел долгом немедленно справиться об этом в Своде законов, и хотя ничего похожего на угрозу там не нашел, но на всякий случай, пришедши вечером в клуб, не только сам не торопился составить партию, но даже отказался наотрез от карточки, которую предлагал ему Порфирий Петрович.

 

Федор Герасимович Крестовоздвиженский, пришедши в присутствие, потребовал немедленно к себе какие-то четыре дела ("знаете: те дела, по которым...") и, обнюхавши их, вдруг пришел в восторженность, замахал руками и закричал: "Завтра же! сегодня же! катать их! под суд их!"

 

Иван Павлыч Вологжанин неутомимо начал разъезжать по всем знакомым и собирать полезные сведения о житье-бытье крутогорских обывателей, дабы, в случае надобности, преподнесть этот букет господину ревизору и чрез то заявить свою деятельность и преданность.

 

В будку, которая с самой постройки своей никогда не видала будочника и оставлена была без стекол, поставили первого и вставили последние.

 

Пожарных лошадей выкормили, как индеек Ивана Ивановича {См. «Вечера на хуторе» Гоголя: «Иван Федорович Шпонька» и т. д. (Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина.)}.

 

Словом, всякий готовился к принятию ревизора по-своему. Только частный пристав Рогуля оказал при этом твердость духа, достойную лучшей участи. Когда ему сказали, что будет, дескать, ревизор и не мешало бы по этому случаю поболее бодрствовать и поменьше спать, то он только поковырял в носу, испил квасу, до которого был большой охотник, и молвил:

 

- Знаем мы этих ревизоров! не первый год на свете живем!

 

Но самая хлопотливая и трудная часть деятельности выпала на долю генеральши Голубовицкой. Она кстати вспомнила, что бедные города Крутогорска что-то давно не получали никакого пособия и что такое благодетельное дело всего приличнее могло быть устроено в глазах ревизора. Поэтому на совете, составленном из лиц приближенных и известных своею преданностью, было решено: немедленно устроить благородный спектакль, а если окажется возможным, то и живые картины.

 

- Помилуйте, Дарья Михайловна! какие же могут быть у нас живые картины! вы посмотрите на наших дам! - возражает старинный наш знакомый, Леонид Сергеевич Разбитной {О Разбитном можно справиться в «Губернских очерках», ч. 3-я: «Просители». (Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина.)}.

 

Но Дарья Михайловна, которая имеет весьма развитой стан и вообще удачно сложена, настаивает на необходимости живых картин. Выбор останавливается на четырех картинах: "Рахиль, утоляющая жажду Иакова", "Любимая одалиска", "Молодой грек с ружьем", "Дон-Жуан и Гаиде".

 

- Я могу взять на себя диетуру Иакова! - говорит молодой товарищ председателя уголовной палаты, Семионович, и поспешно прибавляет: - А если угодно, то и Дон-Жуана...

 

Дарья Михайловна в недоумении.

Быстрый переход