Изменить размер шрифта - +
Обзавелись типографией, которая печатала партийные издания, листовки, бюллетени. Мы их широко распространяли. Мне самому приходилось в то время очень много писать. Дальше — больше. Начали создавать отряды рабочих, которые именовались милицией. Обучили их владеть оружием, тактике уличных боев. Даже организовали производство оружия своими силами. Когда в декабре в Москве вспыхнуло вооруженное восстание, я с группой иваново-вознесенских и шуйских рабочих немедленно выехал туда. Сражались на баррикадах Красной Пресни, на Триумфальной площади...

— За это тебя и арестовали?

— Да. В ночь на 24 мая 1907 года. Схватили и посадили в шуйскую тюрьму. — Михайлов снова улыбнулся. — Знаешь, как меня в то время поддерживали рабочие! Повсюду прекратили работу, требовали моего освобождения. Царские холуи, чтобы раз и навсегда расправиться со мной, сфабриковали дело: якобы я покушался на жизнь урядника Перлова. В январе 1909-го состоялся суд. Конечно, приговорили к смертной казни через повешение. И висеть бы мне, Саша, если бы не протесты. Со всех сторон, вся общественность! Высшим судебным инстанциям пришлось отменить приговор. Охранке удалось добиться, чтобы меня судили по делу Иваново-Вознесенской партийной организации, — четыре года каторжных работ. Но, знаешь, слишком уж я насолил охранке, чтобы она довольствовалась четырьмя годами. Снова вытащили на свет божий дело о покушении на Перлова, и в сентябре десятого года я в третий раз предстал перед судом. Итог его был ясен с самого начала: смертная казнь. И опять многие люди поднялись на мою защиту. Но, сказать по правде, в то время я думал, что это конец. — Михайлов сделал небольшую паузу, а затем продолжал: — В камере смертников вместе с другими такими же, как я, дожидался своего часа целых семьдесят суток. Сидишь и ждешь, что вот-вот откроется дверь и пропитый голос назовет фамилию и прикажет: «Выходи с вещами!» Не спал каждую ночь до четырех утра: если к тому времени не вызывали — значит, у тебя еще сутки жизни. И вот знаешь, Саша, — Михайлов опять улыбнулся, — там, в камере смертников, я загадал: если выучу английский — долго жить буду. И так взялся за работу, будто действительно от этого зависело, жить мне на белом свете или не жить. И выучил английский! Заодно хорошо поработал и над литературой по политической экономии, праву и нравственности. Переворошил массу материалов на военную тему. Вот так, дорогой Саша, а ты удивляешься, что я по-белорусски пробую говорить.

— А как ты литературу доставал?

— Требовал, жаловался, ругался. И знаешь — давали. Очевидно, принимали за чудака.

— И как ты избежал казни?

— Я считаю, что меня спасал весь народ.

— Да-да, помню, писали в то время газеты...

— Протест и требования отменить приговор были настолько массовыми, что в конце концов я отделался шестью годами каторги. В совокупности с предыдущим приговором по делу Иваново-Вознесенской организации — десять лет. И очутился я в далеком таежном сибирском поселке Манзурка. Встретился с Иосифом Гарбузом. Вечера проводили в спорах с эсерами, меньшевиками, анархистами, которые там отбывали ссылку. Здорово нам помогал Ленин — достали несколько его работ. Какое счастье, что у нас, большевиков, есть Ленин! — Михайлов сделал небольшую паузу и говорил дальше: — Потом — новый арест. Группу в четырнадцать человек погнали тайгой в Иркутск. По дороге я бежал. Приехал в Читу, местные товарищи помогли с документами, и я под видом дворянина Владимира Василенко стал работать в губернском переселенческом управлении статистом. Занимался вопросами частных предприятий в Забайкалье. Там и познакомился с Соней... Софьей Алексеевной...

— С Соней? Погоди-погоди, дружище. Кто она?

— Соня — дочь революционера. Ее отец был сослан в Верхнеудинск, там она родилась и училась.

Быстрый переход