Мясников, задумчиво теребя подбородок, прошелся по комнате, затем сел на стул и спросил:

— Когда едешь?

— Сегодня. Чего тянуть?

— Куда?

— В Могилев, а затем в Ивенец и Молодечно. Кстати, я взял адрес Алексея Крылова — вдруг увижу.

— А как ты думаешь встретиться с Чароном?

— Очень просто. — Михайлов взглянул на высокого светловолосого парня. — Вот Николай сейчас пойдет к его дому и понаблюдает, а когда возвратится Солдунов, мы с ним двинем прямо туда. Если Чарон дома один, зайдем поинтересуемся, что ему от меня нужно.

— А если он не захочет ехать?

— Все равно потащу за собой. Если он враг, то, по крайней мере, оборвем его связи.

Мясникова, конечно, беспокоило то, что руководитель партийной организации сам идет на встречу с человеком, в искренности которого у подпольщиков возникли сомнения. Но доводы Михайлова, его уверенность сделали свое дело, и Александр Федорович, поколебавшись, сказал:

— Хорошо, Миша, но только дай слово, что примешь все меры предосторожности.

— Хорошо, даю.

Они договорились о встрече, и Мясников ушел. Михайлов обратился к Дмитриеву:

— Коля, у тебя и у Солдунова все готово к поездке?

— Да, Михаил Александрович. Литературу и листовки представителям партийных организаций 10-й и 3-й армий сегодня утром вручили. Любимов с ними договорился, что распространять их будут в полках, батальонах и ротах только после нашего отъезда.

— Хорошо. Тогда отправляйся к дому Чарона, посмотри, как там и что, а я дождусь Петра, и мы вместе придем к тебе.

Проводив Николая, Михайлов прошел в боковую комнатку, где имелся небольшой гардероб. Ему нужно изменить свой облик. Нашел подходящий полушубок, валенки, старую, но еще сносную ушанку. По одежде он должен был оставаться «господином» и в то же время выглядеть неброско. Переодевшись, возвратился в гостиную и в задумчивости остановился у покрытого морозными узорами окна. Подумалось о Соне. Он впервые полюбил и снова и снова задавал себе вопрос: имеет ли он, профессиональный революционер, право на любовь. Каждому ясно, на что обрекается жена такого человека. Грустно улыбнувшись, подумал: «Милая Соня, ты даже не знаешь моего настоящего имени! Для тебя я по-прежнему Арсений. Могу ли я, человек, не имеющий права назвать свое настоящее имя, рассчитывать на твою любовь?»

И опять, в который уже раз после приезда в Минск, в памяти всплыла далекая Чита, где судьба свела его с Соней. Да, его отъезд из Читы был для Сони неожиданным, а прощание — скоротечным. Он долго не мог прийти в себя, смириться с мыслью, что нет рядом этой чудесной девушки, что он не слышит ее смеха, голоса, не ощущает прикосновения ее нежных, ласковых рук...

«Стоп, Михаил, — неожиданно прервал он себя, — ты начинаешь раскисать. Думай только о предстоящем. Тебе партия поручила ответственное дело, и ты обязан справиться с ним. Да, в стране явно назревает революционная ситуация, и нам нельзя не воспользоваться этим. Надо всемерно усиливать работу среди солдат. Кроме того, в Белоруссии находятся тысячи рабочих Петрограда, Москвы, Харькова, Урала, присланные работать для нужд фронта. Их положение тяжелое: продовольствия нет, жилье никуда не годное, люди оторваны от семей, озлоблены на хозяев и начальников.