— Вам бы отдыхать надо, устали ведь.
Михайлов прошел в комнату, где уже мертвым сном спали его спутники. Лег, сомкнул глаза, но перед взором его продолжали стоять деревянные фигуры, которые, казалось, вот-вот оживут. Постепенно мысли переключились на главную цель поездки, и он обеспокоенно подумал, что нет точной договоренности о предстоящей завтра встрече с местными большевистскими руководителями.
Но волнения оказались напрасными. Как только робкое зимнее утро заглянуло в окно, в комнату постучали. Первым, как был в кальсонах и босиком, бросился к двери Чарон. «Ишь, какой прыткий!» — подумал Михайлов, надевая сапоги.
В комнату вошли два солдата. Первый, высокий и худой, как жердь, громко сказал:
— День добрый в хату. Кто здесь есть из Земсоюза?
— Вот мы и будем, — быстро ответил Чарон.
— А кто старший? — спросил солдат.
Михайлов, уже одетый в свой полувоенный костюм, сказал:
— Я старший. Подождите, пожалуйста, в сенях, я сейчас выйду.
Солдаты, громко стуча смерзшимися на морозе башмаками, вышли. Михайлов заметил Чарону:
— Вы бы, Евсей Маркович, штанишки натянули, а то ненароком сестра милосердия или еще какая дама заглянет.
Он вышел в сени.
— Здравствуйте, товарищи! Я — Михайлов. Сколько будет дважды три?
— Семь, — ответил высокий. — А по-вашему сколько?
— Девять.
— Правильно, — заулыбались солдаты. — Здорово, товарищ!
Тот, что был пониже, с улыбкой на давно не бритом лице, доложил:
— Давно вас ждем. Хотят солдаты услышать правдивое слово. А то чего только офицеришки наши не наговаривают: и что большевиков всех переловили да в каталажку пересадили, и что Ленин продался немцам и австриякам, и его помощники даже воюют против нас.
— И что, люди верят этой болтовне?
— Мы, конечно, не верим, но, товарищ дорогой, и среди солдат разный народ есть.
— Ясно. У меня к вам просьба: никому, кроме меня, не называйте своих и других фамилий, а также номера частей, в которых служите. Это для конспирации. Скажите, где бы мы могли спокойно поговорить?
— Об этом позаботились, — ответил высокий солдат. — Здесь недалеко есть хата, которую с приближением фронта хозяева бросили и уехали.
— Великолепно, — потер руки Михайлов. — Сейчас я только потороплю своих товарищей и пойдем.
Он вернулся в комнату и увидел, что все трое уже одеты.
— Молодцы, что не заставили ждать. Идемте!
В пустой, как гумно, давно не топленной хате долго не задерживались — только распределили обязанности.
— Со мной пойдет Евсей Маркович, — сказал Михайлов. — Ты, Николай, — с Петром. Сопровождать нас будут эти товарищи. Помните, выступаем на передовой. Солдаты устали, многие в растерянности, не знают, что делать, кому доверять. Поэтому разговор надо вести правдивый и простой. Листовки и прокламации оставлять там, где будете выступать. — Он посмотрел на Чарона. — Я вас беру с собой потому, что опыта выступлений в войсках у вас нет. Присмотритесь, возможно, придется и одному бывать среди солдат.
— Да-да, спасибо, я понимаю, — быстро проговорил Чарон и, не удержавшись, спросил: — А как быть со сведениями о местных партийных организациях? Прикажете, как и в Могилеве, мне снова заниматься этим вопросом?
— Об этом — несколько позже, а сейчас пошли. — Михайлов поднялся.
Метель разгулялась вовсю, и высокий солдат, сопровождавший Михайлова и Чарона, кутаясь в свою куцую, болтающуюся на худых плечах шинель, удовлетворенно сказал:
— Погода-то словно по заказу, офицеры меньше шастать по окопам будут.
В небольшой балке, закрытой с трех сторон лесом, собралось человек двести. |