Когда Михайлов вернулся к себе и наполнил бокалы шампанским, Соня сказала:

— С этой минуты я буду называть тебя Мишей. За то, Мишенька, чтобы дело, которому ты посвятил себя, которому служит мой отец да в меру сил и я, победило!

— Спасибо, родная! — растроганно произнес Михайлов и добавил: — Выпьем за величайшую силу на земле, которая, я уверен, поможет нам в нашей борьбе, — за нашу любовь!

Они, стоя, выпили до дна...

ВЕСТИ

В тот воскресный день Михайлов и Софья Алексеевна были приглашены в гости к Любимову. За ними забежал Гарбуз. Прямо с порога он громко сказал:

— Одевайтесь потеплее, мороз трескучий, как в Сибири. — И, вскользь глянув на наряд у Михайлова, не удержался: — Софья Алексеевна, гляньте-ка на этого щеголя. Не зря их у нас в Минске зовут земгусарами.

Михайлов знал Гарбуза давно, не раз в далекой Манзурке вдвоем коротали зимние вечера. Гарбуз отличался веселым и добродушным нравом, любил шутки и простоту обращения. Он озорно подмигнул Соне:

— Софья Алексеевна, вношу предложение: мы с вами идем по одной стороне улицы, а этот франт — по другой, чтобы люди не подумали, что он — наш знакомый.

Обмениваясь шутками, они вышли на улицу. Февраль только начинался и по всем приметам обещал много морозных дней.

Гарбуз, держась чуть позади — узкий и не очищенный от снега тротуар не позволял всем троим идти рядом, — говорил:

— А я хорошо помню февраль прошлого года. Было очень тепло, почти все время стояла плюсовая температура.

— Зато лета, считай, не было, — обернулся к другу Михайлов. — Не зря люди говорят: морозы в феврале, тепло — в июне.

Когда примерно через полчаса они пришли к Любимову, все, кроме Мясникова, были уже в сборе. У них издавна велось, что любая встреча превращалась в короткое совещание. Сегодня тем более был повод: приехал Алимов. Пока женщины хозяйничали, мужчины собрались в соседней комнате.

— Александр Федорович задерживается — прибыл связной из Могилева, — сказал Кнорин. — Может, послушаем пока Алимова?

— Давайте. Но я что-то его не вижу, — покрутил головой Михайлов.

— Сейчас придет. Он в сарай за дровами вышел.

Не прошло и минуты, как Алимов, громыхнув на кухне дровами, уже здоровался с Михайловым и Гарбузом.

— Мясникова я видел утром, и он мне поручил проинформировать вас о результатах поездки.

Алимов доложил о том, что ему удалось выяснить в Москве и Петрограде.

— Как видите, — закончил он свой рассказ, — ни в Петрограде, ни в Москве никто из наших о Чароне слыхом не слыхал.

— Как ты попал в Петроград? — поинтересовался Гарбуз.

— Понадобилось по ходу дела. Московские товарищи дали мне связного, который и помог связаться с петроградскими большевиками. — При этих словах Алимов густо покраснел. Чтобы скрыть смущение, начал сбивчиво и поспешно говорить: — В Петрограде обстановка, как перед грозой. Войска приведены в полную готовность. Ежедневные манифестации. Перед самым моим отъездом солдаты и полицейские открыли огонь по манифестантам на Невском проспекте. Погибло много людей.

Затем Алимов рассказал о Морозике, который находился в тюрьме вместе со Щербиным, и некоем шпике охранки под кличкой «Сыроегин», который около года назад выехал в Минск с особым заданием. Роман протянул Михайлову сложенный вчетверо небольшой лист бумаги.

— Это расписка Сыроегина в получении денег: товарищам удалось похитить ее из архива охранки. Думаю, расписка поможет нам кое в чем разобраться.

— Молодец, Роман, — потер руки Михайлов. — Почерк — это то, на чем можно поймать агента с поличным.

В дверь постучали, и в комнату вошла Соня.