КАЗАНОВА

(вскипая)

Ах – так?

ГЕНРИЭТТА

(сама с собой)

Зачем?

Нет, дорогой, прощаться – так прощаться!

(Пишет что-то кольцом по стеклу, окно настежь, кольцо в ночь.)

Вот и пропало!

КАЗАНОВА

(прорываясь)

ХОРоша любовь!

Из-за каких-то там семи дурацких

Чертовых – черт! – печатей – в ночь – навек…

– Какая там любовь! Так, – приключенье!

ГЕНРИЭТТА

Оставим это. Обещать одно

Мне должен ты. Коль в жизни доведется

Нам встретиться еще – не должен ты

Глазом моргнуть. Вот долг твой. Понял?

КАЗАНОВА

(желчно)

Понял.

Любовь и долг, но это так же ново…

ГЕНРИЭТТА

(на секундочку Анри)

Как белый волк – и верный Казанова!

(По-другому)

Еще одно: нигде и никогда

Не смей разузнавать – под страхом смерти

Моей – кто я. Еще одно: люби

Другую, нет – других, нет – всех. Безумства —

Три – свершила я в свой краткий век.

Ты – третье и последнее. – Довольно.

– Который час?

КАЗАНОВА

Так ты уйдешь одна?

ГЕНРИЭТТА

Да, как пришла.

КАЗАНОВА

Нет, это невозможно!

ГЕНРИЭТТА

Всё можно – под луной!

Лунный луч.

– Гляди, луна

Уж зажигает нам фонарь дорожный…

(Тушит свечу, наклоняется над спинкой кресла, кладет Казанове на голову руки.)

Когда-нибудь, в старинных мемуарах, —

Ты будешь их писать совсем седой,

Смешной, забытый, в старомодном, странном

Сиреневом камзоле, где-нибудь

В Богом забытом замке – на чужбине —

Под вой волков – под гром ветров – при двух свечах…

Один – один – один, – со всей Любовью

Покончив, Казанова! – Но глаза,

Глаза твои я вижу: те же, в уголь

Все обращающие, те же, в пепл и прах

Жизнь обратившие мою – я вижу…

И литеры встают из-под руки, —

Старинные – из-под руки старинной,

Старинной – старческой – вот этой вот —

моей…

(Прижимает к рукам его руки.