— Отвечаю по порядку: я — жива, это совершенно точно; где я — главным образом все там же. Перевожу, представительствую и снова до тошноты перевожу. Последний вопрос? Ах, да — с кем я? Вообще-то с Мефодиевым, но у нас не все просто… Может, зайдем в дом? Или тебе это неудобно?

— Некоторое неудобство в данный момент действительно, есть. Но не имеет значения. Пошли. Правда, в доме темно, опять выключили свет едва ли не во всем районе, возможно — до утра.

— Ну и что? — хмыкнула «Рязань». — Темнотой меня не напугаешь.

— О'кэй, идем.

Подробности, мне думается, значения не имеют. Свет действительно не загорался до утра. Мы разговаривали тихо-тихо, не хотели беспокоить хозяйку дома. «Рязань» в подробностях объяснила, что за трудности у нее возникли с Мефодиевым. Он хочет наследника, а лучше — наследников, но… не получается. «Рязань» обследовалась у врача, и тот сказал, что с ее стороны никаких препятствий не видит. Она заставила и Мефодиева пройти через ту же процедуру у соответствующего специалиста. Как ни странно, заключение гласило — у вас все в порядке…

— Мне так и не очень обязательно обзаводиться детьми. Раз в свое время не обзавелась, теперь и вовсе не стоит. Но он житья не дает. У него это пунктик помешательства. Как вечер так начинается: а для чего, собственно жить, если без продолжения?

Потом она стала рассказывать о Юле. Давние подруги, они периодически ссорились и мирились и снова ссорились. Как-то Юля стала с упорством дознаваться, до какого предела зашли ее, «Рязани», отношения со мной. И «Рязань» сказала, что в свое время Рубикон мы перешли. Это Юле так понравилось, что теперь всякий раз, когда случается им посплетничать, она не устает повторять: «Ну, Рубикон, я полагаю они давно преодолели…» или напротив: «Рубикон еще не форсирован, но к тому дело идет…»

И вот однажды Юля сказала «Рязани», что ей не повредит съездить проветриться, и назвала место расположения нашего аэроклуба, прозрачно намекнув, что в аэроклубе она может быть встретит кое-кого из старых знакомых. Рискни, а вдруг и Мефодиева успокоишь, и свое удовольствие справишь. Кто его знает, как жизнь повернется. Рискни!

Естественно, я поинтересовалась, кого же персонально она имеет в виду, когда говорит о старых знакомых? И услыхала: «По-моему, там обретается тот, с кем ты однажды уже преодолела Рубикон». Тут уж я впиявилась в нее с расспросами, но она, как отрубила: «Я и так выдала тебе больше, чем имела права».

О чем подумала «Рязань», услыхав такое, не могу представить. Да и не очень это меня занимало. А я так просто ужаснулся: выходит, что и Юля, такая вроде своя, заслуживающая доверия, и она — стук, стук? И полезли в голову совсем забытые было недоговоренности, обмолвки, вспомнилось, как она мне пеняла, почему не поставил ее в известность, прежде чем согласился воздействовать на облака. Кажется, она обронила тогда: «Что-нибудь я бы придумала…». А может и не так она сказала, но ведь намекнула на какую-то свою не явную причастность…

Поддержку «Рязани» я, хоть и без особого вдохновения, оказывал до самого утра. Получится ли что, или нет, не очень переживал: в конечном счете это была не моя, а ее проблема. Чуть свет «Рязань» исчезла так же внезапно, как появилась накануне.

Неужели то был сигнал к возвращению в старое существование?

В голове начался какой-то странный откат памяти. Молча называю имена и фамилии людей, оставивших более или менее заметный след в моей жизни. Мама — умерла. Отец — умер.