— О! Когда так, я ничего больше не желаю.

— Теперь пожалуйте сюда, — продолжал трактирщик, направляясь к противоположной стене.

Там находилась железная розетка, похожая на отдушник, с проволочной решеткой; приблизившись к этой розетке, можно было видеть и слышать все, что делалось и говорилось в общей зале.

— Прекрасно! — с удовольствием сказала молодая женщина. — Вы довольно честно заработали свои деньги, а счет дружбе не мешает, — прибавила она, шаря в кармане.

Трактирщик остановил ее.

— Нет еще, — сказал он, — мои деньги будут заработаны тогда, когда вы здраво и невредимо выйдете из этого дома, а до тех пор я в вашем распоряжении.

— Хорошо, я согласен; но вы ничего не потеряете, если подождете.

— Знаю, — сказал Герцог, чистосердечно засмеявшись.

— Вы знаете наверно, что этот тайник неизвестен никому?

— Никому кроме меня, барин; до первой революции дом этот был местом сборища для охоты графов фон Сальм, здешних помещиков; в 1790 отец мой купил его и очень удивился, что его занимал бывший помещик, которого все считали переселившимся в Германию и которому, казалось, проще прятаться здесь, где, впрочем, он находился в такой безопасности, что отец мой увидал его только потому, что граф сам вышел из тайника; он знал, что мой отец, его молочный брат, не изменит ему.

— И граф долго прятался в этой комнате?

— Во все время террора; после того, так как никто не может предвидеть будущее, мы сохранили в секрете комнату графа, как я называю тайник; признаюсь, я не понимаю сам, как я решился показать ее вам.

— Вы не станете раскаиваться в этом, — серьезно сказала графиня, — дурные дни вернулись. Кто знает, может быть, по милости доверия вашего ко мне, большие несчастья будут устранены.

— Дай Бог! Барин, теперь пора оставить вас. Не оставляйте огня, свет изменит вам.

— Не бойтесь ничего; я буду осторожен: а вы, мои друзья, — обратилась она к Карлу Брюнеру и его товарищу, — вы знаете в чем мы условились?

— Да, да, господин Людвиг, не беспокойтесь.

Все трое вышли из тайника, дверь которого лесничий старательно запер за собой, а графиня осталась одна с Иоганом Шинером.

Глубокая тишина царствовала в доме; жена и дети лесничего легли спать и уже спали около часа.

Лесничий один в большой зале курил свою огромную фарфоровую трубку, прихлебывая пиво, стоявшее в кружке на столе под рукою у него.

Более часа прошло таким образом; ничто не шевелилось на дворе, не слышалось ни малейшего шума.

Вдруг голос, слабый как дыхание, шепнул два слова на ухо молодой женщине:

— Они приближаются.

Графиня сделала движение, как бы сбрасывая с себя оцепенение, начинавшее овладевать ею, приподняла голову и странная улыбка промелькнула на ее губах, побледневших от волнения. Она стала прислушиваться.

Шум голосов, смешанный с лошадиным топотом, раздавался на дороге с такою силой, которая показывала приближение значительного количества людей.

Лесничий погасил огонь и, вероятно, ушел в свою комнату, потому что зала была пуста.

— Стой! — закричал грубый голос по-немецки. — Мы приехали.

— Не ошибаетесь ли вы? — ответил другой голос с легкой насмешкой.

— Разве вы принимаете меня за дурака, — продолжал первый, — разве вы не видите этой лачуги. Притом, мы сейчас узнаем; привести проводника!

Наступило несколько секунд тишины, потом тот же голос продолжал по-немецки:

— Подойди сюда, негодяй; хорошо.