Но хозяин мрачной гостиницы тотчас же почуял наживу. Не всегда внешность свэгменов соответствует действительности. Иногда их нищенский вид скрывает большой заработок, полученный на прииске, или за стрижку овец, или выпас скота.

Всякому кабатчику хорошо известна жизнь людей этого рода. Он знает, что она очень похожа на житье матросов, которые во время плавания вынуждены воздерживаться от многого, а ступив на землю, жадно набрасываются на удовольствия. Свэгмены во время работы ведут жизнь, пожалуй, еще более скучную и воздержанную, но уж зато, когда дорвутся до возможности спустить немного заработанных деньжат, не знают удержу и предаются наслаждениям в чисто эпических размерах.

Отработав, они собираются в группы и направляются в ближайший город, где можно развернуться. Уединенных гостиниц, встречающихся по дороге, они не уважают. Свэгмены считают унизительным пропивать в них деньги и никогда там не засиживаются, а только заходят перекусить. Они жаждут более широкой арены для подвигов, после которых обычно возвращаются опять к прежней трудовой жизни, полной лишений.

Лендлорд, видя, какие они пыльные и потные, притворился, будто принимает их за нищих, и предложил даром по чашке чаю.

Это предложение вызвало целый поток ругательств.

— Чаю! А! Нашел, что предложить, сукин сын! Какая невидаль — чаю! Разве мало мы его выпили на работе? Мало разве полоскали себе желудки этой бурдой? Тогда приходилось покоряться, а теперь мы богачи. Теперь только пить да гулять. Чаю! Очень он нам нужен! Водки давай, вот чего! И не даром — мы заплатим чистыми денежками. Да. Знай наших.

Хитрость трактирщика удалась. Он знал, что у свэгменов наверняка есть золото, и решил помочь перекочевать этому золоту в свой карман. Так оно и вышло. «Теперь это вопрос двух-трех дней», — думал он, потирая руки от удовольствия.

Свэгмены уселись под деревом у стола, на котором не замедлила появиться водка. Они еще не решались войти в зал, откуда так и несло одуряющим запахом винных паров. Трактирщик не стал их приглашать, зная, что они и сами не устоят перед искушением.

Он предлагал чаю, а ему поднесли стаканчик водки, которую вся компания объявила превосходной.

Но что такое две бутылки на двадцать человек? Это все равно что капля воды в безводной пустыне или одно яйцо на целый полк. Глаза у всех разгорелись, языки жадно облизывали губы.

— А водка хороша. Что вы скажете, Оуэн? Как вы полагаете, Миллер?

Известно, что все немцы — Миллеры, а все ирландцы — Оуэны.

— Водка… ничего, забористая, — отвечал англичанин Дик.

— Водка очень хороша, хозяин. Почем она у вас? — спросил лендлорда хор алчущих голосов.

— Я не продаю, а подаю ее, — с достоинством ответил хозяин.

— Черт вас дери, с вашим великодушием. Нам не нужно милостыни, мы не нищие. У нас в кошельках деньги-то есть. Знайте, что мы идем в Суон-Хилл, где будет опорожнено много бутылей и разбито много стаканов. Мы, если запьем, так уж пьем без конца.

— Очень приятно, господа. Очень приятно. Вы правы. Но вы выпили только по одному стаканчику водки. Этого мало. Отсюда до Суон-Хилла путь неблизкий. Позвольте лесному отшельнику угостить вас персиковой наливкой. Такая, доложу вам, она у меня душистая, что просто чудо, а уж сладкая какая — ну что твой мед!

— Отлично, хозяин, но только, чур, на этот раз платим мы. Мы богаты. Педди (насмешливое прозвище всякого ирландца) нашел целую корзинку апельсинов, Миллер несет с собой жалованье за целый год, а Дик целых два года копил поденную плату за работу в лесу.

— Тише, ребята! Вы точно старые бабы. Что у вас за языки проклятые! Я охотно выпью за здоровье лесовиков, но вовсе не хочу, чтобы наш скромный заработок перешел в их карманы.