Тогда‑то я и встретила Марфу. Лукинична из светлой памяти к моему папаше, с которым у них по молодости случилась любовь, взяла меня в учение; хотя уже через пару недель поняла, что травницы из меня не выйдет.

Звякнул колокольчик. Я подняла голову, с улицы в открывшуюся дверь вместе с пронизывающим ветром влетело облако белых снежинок. На пороге стоял давний знакомый – гном Яков. Он осторожно прикрыл за собой дверь и застыл, уставившись на меня маленькими, глубоко посаженными глазками. Невысокий, как и все гномы, толстая душегрейка едва застегивалась на внушительном пивном пузе, огромные заснеженные валенки по колено. Он помялся на пороге, снял высокую лисью шапку, открывая нечесаные вихры, а потом, оставляя мокрые следы на натертом до блеска полу, прошел к прилавку, неотрывно глядя на меня. Мы молчали; я ждала; клиентом Як был неспокойным, в лавку наведывался через день, сначала за очередным лекарством, а потом с претензиями к этому лекарству. Он достал из котомки пустой пузатый бутылек и со стуком поставил перед моим носом на прилавок. Я понимающе кивнула и заорала на всю лавку:

–Марфа!

–Чего орешь, как резаная? – недовольно донеслось со второго этажа.

–Яков Петрович пришел!

По скрипучей лестнице раздались торопливые шаги, и Марфа появилась в зале. Заметив пустую бутылку, она приосанилась и сразу пошла в наступление:

–Тебе чего?

–Марфа, – смутился Як, – не помогло твое средство, так спина‑то и не прошла!

–Как не прошла? – изумилась Лукинична. – У всех проходит, а у тебя не прошла!

Гном стыдливо разглядывал деревянные доски пола и мял в руках шапку:

–Так это отрава какая‑то, – пробормотал гном.

Мы с Марфой недоуменно переглянулись.

–Чего?

–Ну, я ее глотаю, а она так воняет, словно с данийского пришествия стоит.

–Ты что с ней делал? – тихо спросила тетка, глаза у нее стали большие, круглые и, кажется, были готовы вылезти из орбит. Я почувствовала приступ хохота и уткнулась лицом в шаль, дабы окончательно не смутить и без того сконфуженного клиента.

–Как же что? – начал оправдываться Яков. – Как на бумажке написано: три раза в день.

–Что три раза в день? – с подозрением поинтересовалась тетка.

–Пил, – прошептал гном.

Все это была последняя капля, я упала на лавку и затряслась от хохота. Тетка переводила удивленный взгляд с Якова на меня, а потом заголосила во всю силу своего грудного сопрано:

–Где же это видано – лакать растирания?! Ты что там прочитал? Черным по белому написано: растираться на ночь, замотаться платком!

Тетка обличительно тыкала в бумажку, приклеенную к бутылке. Внезапно, ее палец застыл в воздухе, а сама она внимательно уставилась на инструкцию. Смех застрял у меня в глотке, я резко замолчала, узнавая то выражение лица Марфы, когда она собиралась обрушить на мою голову весь свой праведный гнев.

–Ася, – ласково позвала она меня. Меня прошиб пот, а в горле сразу пересохло. – Ну‑ка, смотри сюда деточка.

Я сглотнула и поднялась, а потом осторожно посмотрела на этикетку, где моим корявым почерком было нацарапано: "пить после еды три раза в день ". Я стала пунцовая и не знала, что на это ответить потому, как инструкции по Марфиному указанию писала и приклеивала сама.

–Ну, я пойду, пожалуй? – тихо поинтересовался гном, уже жалея о своем приходе, и с ужасом думая о том, как бы Марфа не перенесла свой гнев на него. Она баба серьезная, в запале и шарахнуть может, а рука у нее тяжелая, Яков сам проверял, когда в углу зажал, да поцеловать пытался.