Он уехал, а она смотрела вслед с высокого крыльца, пока он не скрылся из виду. Александр гадал, понимает ли она, какая разительная перемена произошла в нем по ее милости. Теперь он знал, откуда взялась смутная боль где-то внутри. Гонория Браун открыла ящик Пандоры. Но благодаря ей Александр не пошел по стопам многих других мужчин, вынужденных поступаться гордостью, лишь бы иметь женщин везде, где они пожелают.

Сильнее всего он горевал о том, что не смог поступить, как подсказывало ему сердце, — оставить Гонории мешочек золотых монет, чтобы пережить трудные времена. Конечно, она бы отказалась от предложенного дара и тем самым пристыдила его, а если бы он оставил деньги тайком, она все равно вспоминала бы о нем недобрым словом. Поэтому Александр только наколол ей дров, выполол огород, наладил колодезный ворот, наточил топор и утолил ее жажду.

«Больше я никогда ее не увижу. Так и не узнаю, понесла она от меня или нет. Не пойму, в чем ее предназначение».

К ужасу Александра, Нью-Йорк оказался поразительно похожим на Глазго или Ливерпуль: он так же кишел людьми, обитающими в зловонных трущобах. Отличала его, пожалуй, жизнерадостность бедноты, убежденной, что ей не всю жизнь маяться на самом дне. Отчасти это объяснялось многоязыкостью людей, съехавшихся со всей Европы и расселившихся в городе по национальному признаку. Условия их жизни были ужасны, но в характере не ощущалось унылой безнадежности — неотъемлемой принадлежности британской нищеты. Бедный англичанин или шотландец и не мечтал выбиться в люди и возвыситься, а в Нью-Йорке каждый житель твердо верил, что и на его улице будет праздник.

Это было первое, что успел заметить Александр в городе. С лошадью и мулом он не расставался и не собирался продавать их, пока не взойдет по трапу на борт корабля, направляющегося в Лондон. Состоятельные горожане, шагающие по широким тротуарам в торговом центре города, улыбались при виде Александра, явно принимая его за деревенщину в кожаных штанах, на заморенной кляче и с терпеливым медлительным мулом на привязи.

После непродолжительного плавания Александр очутился в Лондоне — еще одном знаменитом городе, где еще никогда не бывал.

— Треднидл-стрит, — назвал он адрес вознице, ставя рядом с собой на сиденье драгоценный ящик с инструментами и золотом.

И не подумав сменить на европейскую одежду свои кожаные штаны, куртку и мягкую широкополую шляпу, Александр втащил ящик в двери финансового оплота Великобритании — Английского банка, поставил на пол, остановился и огляделся.

Служащим банка строго запрещалось проявлять неучтивость и даже пренебрежение к клиентам банка, какими бы они ни были, поэтому клерк встретил Александра широкой улыбкой.

— Вы американец, сэр?

— Нет, шотландец, и мне нужен банк.

— А, понятно. — Почуяв запах богатства, клерк заулыбался еще усерднее, залебезил перед баловнем судьбы, предложит Александру сесть и поспешил за управляющим.

Вскоре перед Александром предстала эта важная персона.

— Чем могу помочь, сэр?

— Меня зовут Александр Кинросс. Я хочу отдать вам на хранение золото в слитках. — Александр пнул носком сапога свой ящик. — Пятьдесят пять фунтов.

Двое младших служащих банка подхватили ящик за ручки и перенесли его в кабинет мистера Уолтера Модлинга.

— Вы хотите сказать, что в одиночку довезли пятьдесят пять фунтов золота из Калифорнии до самого Лондона? — вытаращил глаза мистер Молдинг.

— Не пятьдесят пять, а все сто. Сверху в ящике лежат мои инструменты.

— Почему же вы не обратились в банк Сан-Франциско или Нью-Йорка?

— Потому что я доверяю только Английскому банку.