Быстро поцеловал её и был таков.

Глава 26

БЕССМЕРТЕН. ЦИРЦЕН БРОУДИ БЕССМЕРТНЫЙ.

Какая ирония судьбы , подумала Лиза. В двадцать первом столетии она негодовала из-за того, что умирала её мама. Теперь же, в четырнадцатом веке, её приводило в ярость бессмертие Цирцена.

Её жизнь не могла быть простой, как у всех: посещать колледж, получать поцелуи от красивых и, в большинстве своём, безобидных парней. Нет, только не для Лизы Стоун. Внезапно она поняла, насколько сбитой с толку и одураченной, должно быть, чувствовала себя Баффи, обнаружив своё нелёгкое жизненное бремя – сражаться с вампирами.

Лизе было больно.

Цирцен скакал далеко от неё, но их связь с расстоянием не ослабевала. Лизу буквально сотрясали чувства Цирцена: вспышки его гнева, горя и вины. Девушка обнаружила, что отталкивает их от себя, отсылая подальше, на задний план. Она не могла позволить себе чувствовать то, что ощущает в настоящий момент Цирцен . Лизе нужны были только её собственные эмоции, чтобы разобраться в них, не позволяя его мощным и резко меняющимся чувствам расстраивать её.

Иногда Цирцен был явно подавлен, что и неудивительно. Он жил болеё пяти сотен лет, любил и терял любимых, оставаясь сам неуязвимым. Лиза чувствовала волну беспокойства, исходящую от Цирцена: его волновало, что она пыталась отгородиться от него. Слишком измученная и не способная на что-то большее, она послала ему мысленно просьбу успокоиться, после чего решительно загнала эмоции любимого в дальний уголок сознания.

Так было лучше.

Возможно, прогулка прояснит её мысли, решила Лиза, вставая с кровати, где она сидела с того момента, как уехал Цирцен.

Девушка прошлась по притихшему замку и отважилась выйти в ночь. Было необычно тихо: ни состязающихся на внутреннем дворе рыцарей, ни играющих детей – воистину, у войны беспощадный промысел. Лизе-то не нужно было беспокоиться о том, что Цирцена могут убить, но в большинстве семей в замке Броуди имелись свои любимые, которых могли смертельно ранить в сражении. В поместье воцарилась отрезвляющая обстановка.

Погружённая в свои мысли, Лиза побрела к зеркальному пруду и обессилено опустилась на каменную скамью. Откинув голову назад, она всматривалась в чёрное, как бархат, небо. Почему она не могла влюбиться в обычного смертного? Она была столь счастлива с Цирценом, но, всё-таки, оставалась реалисткой.

Некая мысль одолевала Лизу: а каково это будет с возрастом? Она осознавала, как будет себя чувствовать, когда ей будет сорок, а Цирцену всё ещё тридцать. И могла с ужасом предугадать свои ощущения, когда ей стукнет пятьдесят, а лэрду, тем не менее, на вид будет все те же тридцать. Лиза могла попробовать на вкус страх стать шестидесятилетней, когда она будет достаточно старой, чтобы большинство людей посчитали бы её его матерью, или хуже – в этом краю, где женщины в четырнадцать лет имели детей – его бабушкой.

О, Господи. Её тело станет старым и морщинистым, но не тело Цирцена.

Лиза никогда не считала себя поверхностной, но ведь женское тщеславие немногое может выдержать. Будет ли лэрд по-прежнему любить ее, спать с ней? Сможет ли она позволить Цирцену смотреть на неё, когда её тело состарится? Ведь это не просто вопрос тщеславия: физическое несоответствие между ними станет Лизе ежедневным напоминанием, что в отличие от Цирцена, она умирает.

Бери от жизни всё и не заглядывай далеко вперёд , - с надеждой предлагала какая-то часть её души.

Но Лиза слишком хорошо знала себя. Она так не сможет. Только будет жить в вечном страхе, всматриваясь в зеркало и ожидая неизбежного.

Картина, мысленно встававшая перед ней, стала гораздо шире.

Мало того, что Лиза, в отличие от Цирцена, состарится, ведь, в конечном счёте, она умрёт, в то время как он продолжит жить. Он останется без неё, и Лиза знала, что должна позволить ему полюбить снова, когда её не станет – и, Боже милосердный, она не считала, что обладает настолько благородной душой.