Если пророчества и сбывались, мы не можем связать их с настоящим течением времени и понять ее знаки. Все, что она здесь писала, подчинено определенному порядку, а мы только в начале предсказаний. Уже на двадцатой странице она говорит о побеге «Синсар Дабх».
— Она так ее и называет?
— Мори ни о чем не писала прямо. Здесь сказано о великом зле, которое дремлет под аббатством, но вырвется при помощи высшего круга.
— Посудомойка знала о Хевене?! — воскликнула я.
— Конечно, она же подслушивала разговоры лучших из нас, — фыркнула Ровена.
Я закатила глаза.
— Элита до мозга костей, да?
Кэт вынула желтый линованный лист из блокнота, в котором Ро делала перевод.
— Прежде чем перейти к делу, Мори записала уйму чепухи, — сказала Джо. — Эта посудомойка жила тысячу лет назад. Она не видела ни машин, ни самолетов, ни мобильных телефонов, ни землетрясений, поэтому у нее не было нужных слов для описания. Чтобы определить дату события, она пользовалась описаниями вроде «в день того». Я перевела в основном то, что касается непосредственно «Синсар Дабх». И все еще работаю над остальными предсказаниями, но работа движется медленно.
Я просмотрела перевод. Мне не терпелось найти подтверждение своей героической или хотя бы злодейской роли.
«Зверь вырвется прочь и спалит землю. Его нельзя уничтожить. Нельзя ему навредить. На нечистом дереве вырастут новые листья. Его нужно сплести (окружить стенами? посадить в клетку?). Из величайших родов придут двое: если одна умрет молодой, вторая, что будет искать смерти, станет охотиться за этим. Драгоценности с ледяных скал, возложенные на востоке, западе, севере и юге, заставят троих встретить одно. Пятеро от тайного барьера будут колдовать там, где сложатся камни, и один, что пылает чистотой (сожжен в погребальном костре?), вернет это в место, откуда оно сбежало. Если захваченный... или одержимый (не уверена в слове... трансформированный?) запечатает это в сердце тьмы, оно будет спать, но не крепко».
— Чуваки... Фигово! Ну кто пишет такую ерунду?! — воскликнула Дэни, читавшая через мое плечо.
Джо фыркнула.
— Я сделала, что смогла. В написании одного и того же слова эта женщина всякий раз делала новые ошибки.
— Ну вот что ей стоило выражать свои мысли малость точнее? — проворчала Дэни.
— Наверное, она думала, что пишет точно, — сказала я. Нюансы языка, особенно его диалектов, постоянно менялись. — Дэни, ну кто сможет через тысячу лет перевести слова «чуваки» и «фигово»?
Но дело было не только в языке. Сложность была в том, чтобы пересказать сон. В средней школе меня так беспокоили сны о Холодном Месте, что я решилась поговорить с папой о повторяющемся кошмаре. Он посоветовал мне записать его, чтобы мы вдвоем попытались понять, что он значит.
Логичный и прагматичный Джек Лейн считал мозг большим компьютером, а сны — всего лишь способом, с помощью которого подсознание копирует и располагает события дня, разбирает воспоминания и анализирует полученные уроки. Мой папа верил, что если сон повторяется, то разум или сердце не могут с чем-то справиться и сигнализируют о проблеме.
Он предположил, что сон отражал мой детский страх потерять маму, но даже когда мне было десять, этот ответ не был похож на правду. Теперь я думала, что папа волновался о том, что сон был связан с моей биологической матерью, которую я потеряла.
До недавнего визита в Белый Особняк я тоже так думала, но, увидев Короля и фаворитку, я опознала в ней женщину из своего сна. А в последнем сне, глядя на ее смерть, я чувствовала, что сама умираю. И теперь меня беспокоила совершенно иная возможность. Когда я пыталась записать сон о Холодном Месте, запись вышла очень похожей на это пророчество: смутной, странной и сбивающей с толку. |