Я смотрела на Фрица, он весь светился.

И тут я поняла, в чем фишка этой планеты. Тут главное – любовь.

Любовь Фрица и Мари победила стерилизацию, моя любовь к Фрицу заставила расти растения. И эта загадочная «грибница», похоже, питается именно нашей любовью и умножает ее.

Поэтому когда мы рядом с ней – нам всем хорошо. А на поверхности нам без нее плохо.

Я хотела сразу поделиться своим открытием с Фрицем, но он в этот момент держал на руках Галика и так на него смотрел, что я не рискнула отрывать. Что-то неземное было в этом взгляде. (Все время хочется каламбурить, конечно, не земное, а инопланетное.)

Мари тоже лежала совершенно счастливая, и когда я подошла к ней поздравить и поблагодарить за чудо, которое она нам всем подарила, она сказала, что совершенно счастлива. Что мы все даже не представляем, как она счастлива. Потому что завтра она может пойти на работу.

* * *

Назавтра Мари, конечно, никуда не пошла – отсыпалась. И Галик вместе с ней. Через два дня Фриц начал нервничать и спрашивать, какого цвета глаза у сына. Потому что сын предпочитал не просыпаться. Время от времени почмокивал, получал порцию молока и тут же затихал. Не реагировал даже на смену подгузников, которые Яна наловчилась мастерить из выращенного в оранжерее хлопка.

Да, у нее рос хлопок (кто-то додумался положить его семена в контейнер с биоматериалом). И бананы. И батат. И капуста. Яна давно бросила возиться с дозировкой удобрений, раскидывала их более-менее равномерно и следила, чтобы оросительная система работала без перебоев. Но и без ненужного расхода воды.

У нее даже рис рос не в воде, а просто на слегка удобренной почве. Когда бригадир строителей Лонг попытался научить Яну правильному рисоводству, она ошеломила его новостью: рису не нужно много воды, чтобы вырасти. Просто сорняки в глубокой воде гибнут, а рис прорастает. А тут сорняков нет, так что и вода не нужна. Лонг не поверил, загрузил несколько статей из библиотеки, а потом начал называть ее Санг, то есть «Благородная».

Яне очень хотелось бросить оранжерею – тут все прекрасно росло и без ее участия – и побежать возиться с Галиком. Но, во-первых, вокруг Мари постоянно толкались три-четыре колонистки, которые «просто проходили мимо, вот решили заглянуть, а можно я Галика на руках подержу?». А во-вторых, с каждым днем младенец все больше походил на Фрица. Особенно когда морщил лоб. От этого Яне еще сильнее хотелось прижать ребенка к себе. И это пугало.

Яна вспомнила, что давно не проверяла уровень кислорода в оранжерее. Датчики показывали двадцать целых и пять десятых процента. Вполне достаточно. Конечно, нужно было кого-нибудь позвать для подстраховки, но Яна не выдержала и просто сняла маску.

Она сделала глубокий выдох – так, чтобы максимально сжать легкие – а потом вдохнула.

И задержала дыхание.

В воздухе пахло поздней весной, когда все цветет. И августом, когда все зреет. И немного сентябрем, когда пора убирать урожай. И еще чем-то удивительным, чего Яна никогда в жизни не нюхала.

Почему-то вспомнилась последняя запись в дневнике.

«Теперь я знаю, как пахнет любовь, – подумала Яна. – Надо прогнать через анализатор».

Дневник Яны

327-й день.

Анализы воздуха из оранжереи оказались безупречными. На Земле не найдешь такого чистого и безопасного воздуха. Я отнесла результаты Фрицу и застала там расстроенную Мари с Галиком в самодельном слинге.

– Он не пускает меня на работу! – пожаловалась Мари, как только меня увидела.