Тиммонс выдержал паузу. Хэнкс посмотрел на него и лучезарно улыбнулся.

— Валяйте. Едва ли он окажется круче тех, на которые я уже ответил.

— Ваш отец был выпускником Принстонского университета, мистер Хэнкс, однако вы с трудом закончили школу…

Никто так и не узнал суть вопроса, который намеревался задать Тиммонс, потому что упоминание об отце буквально сорвало Хэнкса со стула.

— Ты? — заорал он, рука его протянулась к Тиммонсу. — Сволочь! Мразь! Какая же ты мразь!

Хэнкс уже стоял между Нилом Джеймсом и столиком, за которым расположились репортеры. Указательный палец его вытянутой руки по-прежнему целился в грудь Тиммонса.

— Я до тебя доберусь! — вопил Хэнкс. — Я до тебя доберусь! Ты еще пожалеешь об этом!

В пультовой режиссер подпрыгивал от восторга, командуя оператором, работавшим на третьей камере.

— Превосходно! Превосходно! Держи его в кадре, даже если он решит выпрыгнуть в окно!

А Сэмми Хэнкс уже упал на колени и барабанил кулаками по полу, раз за разом выкрикивая что-то нечленораздельное, похожее на «гад!». Потом он посмотрел на Тиммонса, и сорок миллионов телезрителей увидели крупным планом его уродливое лицо, с ощерившимися зубами, появляющимся и исчезающим в глубине рта языком, текущей по подбородку слюной. Сэмми Хэнкс полз по полу к Арнольду Тиммонсу, колотя кулаками по полу и исходя криком, а камера неотступно следовала за ним.

Ни один человек не заслуживает такого, подумал Дональд Каббин, даже Сэмми. Он поднялся, подошел к Хэнксу, постоял над ним, высокий, красивый, седоволосый, с выражением безмерного сострадания на лице, лишь наполовину наигранного.

В пультовой режиссер кричал в микрофон:

— Третья камера — Каббина крупным планом. Теперь вторая дает Хэнкса. Снова третья на Каббина. Сэмми, бэби, поплачь немного для нас. Господи, какая прелесть.

Хэнкс все еще полз, выкрикивая все то же слово, когда Каббин наклонился над ним.

— Вставай, Сэмми, и давай уйдем отсюда.

Хэнкс посмотрел на него и в объектив третьей камеры.

— Гад! — сорвалось с его губ, а слезы текли по щекам, смешиваясь на подбородке со слюной.

Каббин помог Хэнксу подняться и повел его прочь.

— Вы думаете, что этим добавите себе голосов, мистер Каббин? — крикнул вслед Нил Джеймс.

Каббин обернулся, пронзил взглядом Джеймса. Многое вложил он в этот взгляд: презрение, ненависть, чуть-чуть обиды. Камера все это зафиксировала, а микрофон разнес по студии зычный баритон Каббина.

— Я думаю не о голосах. Я думаю, что нельзя так относиться к человеку.

Микки Делла смотрел, как на экране монитора Каббин уводил плачущего Хэнкса со съемочной площадки. Он вытащил изо рта окурок, загасил его о ковер, поднялся с кресла, вышел в холл и зашагал к выходу. Микки Делла не переносил плакс.

В номере отеля Койн Кенсингтон отправил в рот ложку картофельного салата, глаза его не отрывались от телевизора.

— Господи, это отвратительно, — пробормотал он с набитым ртом. — Просто отвратительно.

— За это мы и заплатили десять тысяч долларов, — пояснил Пенри.

— Да, я знаю, но как же это отвратительно.

— Этого, однако, недостаточно для переизбрания Каббина.

Старик Кенсингтон коротко глянул на Пенри.

— Во всяком случае, голосов эта передача у него не отнимет.

Каббин вывел плачущего Хэнкса в холл, огляделся.

— Кто им займется? Я же ему не нянька.

— Делла уехал, — ответил Мэджари.

Келли Каббин подошел к отцу.

— Я позабочусь о нем, чиф.