А теперь возьмем тебя городского жителя. Ты проснулся утром и вышел на улицу, что ты видишь там?… Мусорные бачки видишь, и больше ничего. От помойки, сам понимаешь, Макс, возвышенные чувства не рождаются, во всю грудь не дышат, красотой ее не восхищаются.

– А при чем здесь дельфиненок?

– Как при чем? Если провести параллель между деревенской идиллией и городскими мусорными бачками все становится на место. Я слышу и вижу как дельфиненок представился и назвался Жмыхом, а ты видишь только как он пыхтит. Вот и вся разница. Городу Макс, до деревни, как свинье до турника, никогда вы нас не поймете.

– Где уж нам.

Хоть и обещался я не обижаться, но его лапотная, пахнущая навозом теория превосходства сельского жителя над городским вывела меня из равновесия. Я решил подковырнуть приятеля:

– Поешь ты конечно очень складно, особенно насчет птичек, только что-то я не слышал, что становятся великими поэтами и мудрецами от того, что пасут коз.

Удар был, что называется ниже пояса. Я намекал своему приятелю, на его основное занятие летом, пастушью долю. Данила и ухом не повел. Он только рассмеялся и ни к селу, ни к городу сказал:

– Что и требовалось доказать.

Я так и не понял, в чем правота его рассуждений и с досадой привел самый неотразимый аргумент:

– Дурак, ты Данила.

– А ты герой, на печке с кочергой.

– Дурак дураком ты и уши у тебя холодные.

Данила, довольный тем, что вывел меня из равновесия, не собирался обижаться.

Отель от пляжа был далековато, километрах в двух. Практически безлюдная дорога связующая море и жилой корпус отеля, тянется через лес, по дну глубокого ущелья. Она нас должна вывести в огромный ухоженный парк. В парке весь день исключительная тишина, нарушаемая только к вечеру танцевальными ритмами. Такое местонахождение отеля имело и свои преимущества, можно было в укромной аллее на скамеечке отдохнуть от городской суеты. По дороге навстречу только изредка попадались постояльцы отеля, идущие на пляж. Данила вежливо со всеми здоровался.

– Здрасте!

– Как вода? – слышалось в ответ.

– Теплая, как парное молоко, только соленая очень, – лицо моего приятеля было простодушно и невинно как у младенца.

Кое-кто, посмеиваясь, переспрашивал:

– А какой она должна быть?

– Как, а вы разве не знаете?

– Что не знаю?

– Какой вода должна быть!

– Знаю!

– А зачем тогда спрашиваете?

Одни улыбнувшись, шли дальше, другие начинали уточнять:

– Я про температуру спрашивал.

Данила останавливался посреди дороги и заводил долгий разговор:

– Про температуру не скажу, а вот вибрионы плавают.

– Какие вибрионы?

– Да те самые, как их…которые тово…эпидемстанция… – со стороны Данила смотрелся как испуганный деревенский дурачок, забывший мудреное название.

– Холерные, что ли? – подсказывал собеседник, вспоминая то страшное, что навек осело в закоулках памяти.

– А вы откуда знаете? – удивленно переспрашивал мой приятель.

– Да ты же сам сказал.

– Я?

– Ну, не я же!

Данила серьезнел лицом и внимательно смотрел на собеседника.

– Я вам только «здрасте» сказал.