Потом его винили, не только за Маастрихт, но и за все остальное: за то, что он сделал, и за то, что не сделал. Но, по крайней мере, у него не было иллюзий. Вильгельм просто закрыл глаза и уши, чтобы не слышать, что о нем говорят. Кальвинисты говорили, что он брал взятки у католиков, католики – что у кальвинистов; что он тратил общественные деньги на свою семью; что он жертвовал Нидерландами исключительно в интересах Голландии; что он намеревался стать абсолютным правителем объединенной нации…

Став взрослым, Вильгельм научился бесстрастно и без обид относиться к быстрым изменениям народных пристрастий и мог писать о них с ироничным спокойствием. И все же он сохранял свою веру, потому что считал, что сможет создать из противоборствующих фракций единую нацию.

8

Постепенно буря улеглась. Парма не пошел дальше. Как и после Жамблу, Вильгельму снова удалось стабилизировать фронт и удерживать его на расстоянии от Брабанта и Фландрии. С учетом хаоса в финансах, мятежных настроений в армии, интриговавших с Пармой аристократов Юга, которые одновременно с этим шумно требовали от Штатов должностей, он едва ли мог сделать больше. Тем временем он мастерски проводил свою стратегию в Генеральных штатах, неделю за неделей отыгрывая позиции, которые потерял.

Пропаганда Пармы была очень убедительной, и в начале года испанцы заявили, что побили принца Оранского его же оружием. Используя ложь, прикрытую видимостью правды, Парма упорно настаивал, что, если бы не принц Оранский, король уже принес бы своим подданным мир. В этом определенно была доля правды, поскольку Вильгельм свел на нет «Вечный эдикт» и убедил Штаты порвать с доном Хуаном. Он сделал это, поскольку не доверял посулам Филиппа, зная по опыту, что они были, выражаясь словами его матери, «дьяволом в овечьей шкуре». Но как это доказать? Он мог лишь призывать людей верить его суждениям, а не обещаниям Филиппа. Но когда поражение лишило Вильгельма доверия людей, его позиция оказалась подорванной. Как восстановить ее?

Он сделал это за лето, благодаря стоическому терпению и отказу оправдываться даже в самых болезненных обстоятельствах и при самых жестких нападках, касавшихся его личной жизни. Все лето он скрепя сердце терпел мятежные слухи, ходившие в лагере, и злобные нападки в Штатах и городских советах Антверпена и Брюсселя, молчаливо предоставляя им судить самим. Апогей наступил на заседании Генеральных штатов 18 июля 1579 года, когда под видом петиции было передано анонимное письмо с суровыми обвинениями. Сдержанность Вильгельма уже начала приносить свои плоды, поскольку делегат, который читал его, вдруг замолчал, возмущенный содержанием письма, и некоторые из его коллег одобрили его решение аплодисментами. Однако Вильгельм, подняв руку, восстановил тишину и с беспристрастным деловым видом продолжил читать сам. Закончив, он встал и заговорил. Он коротко просуммировал обвинения, содержавшиеся в письме, и спросил, согласны ли делегаты с таким мнением о нем. Если да, он готов отказаться от своего поста и уйти. Если нет, то его жизнь и услуги в их распоряжении, но он должен иметь возможность высказывать свое мнение и быть выслушанным. Он подчинится их решению, каким бы оно ни было.

Это был момент истины – момент, когда Вильгельм поставил на карту все свои надежды на удержание Юга. Сейчас он должен был понять, действительно ли за их обвинениями и критикой стоит недоверие к нему (в таком случае он был для них бесполезен) или дело только в их страхах и в их собственной вине и их ошибках. Как говорится в отчете об этом заседании, делегаты «все, как один» умоляли его остаться.