— Америкашкам хочешь пятку лизать, да?! — орал он на какого-нибудь сверхцивилизованного защитника прав человека. — Бомбу хочешь на дурную башку? Они себе башни взорвали, чтобы всех арабиков перетрахать, а тебя пожалеют, да? Дом твой пожалеют, детей пожалеют? Чем думаешь, отродье шакала, головой или жопой?

Загипнотизированная аудитория взрывалась ревом и аплодисментами, и, чтобы разрядить обстановку, ведущему приходилось врубать рекламную паузу, во время которой довольного произведенным впечатлением бека почтительно уводили с площадки. Противостоять Мусаваю на равных могла, пожалуй, лишь Валерия Новодворская, но свести их в одной передаче никто из телевизионной братвы пока не решился.

С Желудевым абрек держался подчеркнуто уважительно, выделял из «безмозглого стада гяуров», одуревших от несметных богатств, которые, Мусавай был уверен, долго у них в руках не удержатся. Убеждал Желудева: отберут либо америкашки, либо мы, но лучше нам отдать. Америкашки сделают из вас посмешище, разбомбят и засунут себе в задницу, у америкашек мозгов нет, а горцы оставят хозяйничать на собственных территориях и только будут собирать дань, ясак, как повелось еще при Золотой Орде при обоюдном удовольствии русаков и ханов. Станислав Ильич никогда не придавал большого значения глупостям, которые с важным видом изрекал абрек: дикарь, что с него взять. Размечтался, халявщик. По мнению Желудева, все произойдет как раз наоборот. Он не отрицал, что у кавказцев большая сила, и она еще удваивалась благодаря некоторым специфическим чертам их характера, но все равно — это временный успех. Их быстрые и впечатляющие победы в один прекрасный день, как по мановению волшебной палочки, обернутся поражением. Конечно, это может случиться уже завтра, а может через десять лет, но России им не видать как своих ушей. Запад ее прикарманит, Америка, Китай, Япония — да кто угодно, но только не они. Горцы — это люди набега, люди горячей крови, они не способны на кропотливое обустройство государства по современным калькам. На дворе не пятнадцатый — двадцать первый век. Как только эта страна начнет просыпаться от летаргии, как только стряхнет с выи тучу кровососущих, к коим Желудев причислял не себя, а жуликоватых недоносков из правительства и подвластную им чиновничью рать, нынешних черноликих победителей простынет и след. Они вернутся в свои сакли, на мандариновые и виноградные плантации, на нефтеносные скважины, в полуразрушенные города и поселки и поведут жизнь по старинке, пощипывая соседей либо подстерегая на горной тропе заплутавшего русачка. И постепенно время великих удач, когда они чуть не покорили таинственную северную страну, перейдет в предания и легенды…

Когда Мусавай услышал, что его злостный обидчик опять воскрес и безнаказанно бродит по Москве, он пришел в ярость, и некоторое время в трубке раздавалась нечленораздельная речь с гортанным повизгиванием, перемежаемая проклятиями, но внезапно, как он умел, Мусавай взял себя в руки и заговорил разумно, даже с оттенком сочувствия:

— Скажи, чем могу помочь, все сделаю, брат, но с одним условием.

— С каким, дорогой оглы?

— Хочу быть рядом, когда поймаешь собаку. Хочу казнить его вместе с тобой.

Прозвучало двусмысленно, но Станислав Ильич почтительно согласился. Просьба у него была немного странная.