Зная за ним эту маленькую слабость, и в самом деле нисколько не вредившую работе, Мазур промолчал, так, в молчании, они ехали еще несколько минут, потом Мтанга неожиданно сказал:

— Я сейчас сброшу скорость, уделите все внимание дому справа…

И сбросил скорость до тридцати. Мазур прекрасно все рассмотрел — он был натренирован и на гораздо более высокой скорости рассмотреть и впечатать в память нужный объект, но, понятно, говорить об этому не стал — к чему, если разобраться?

Посреди небольшого ухоженного сада — красивый, не особенно и роскошный особняк, судя по облику, построенный французами до войны. Учитывая респектабельный район и вид дома, вряд ли он принадлежал кому-то мелкому. Кроме того, там, безусловно, был стиль. Особняк ничуть не походил на те дурацки помпезные дворцы, которые здесь частенько воздвигают ошалевшие от неожиданного богатства местные нувориши. Некая порода издали чувствуется.

Мазур молчал, потому что молчал собеседник. Они проехали еще пару кварталов, Мтанга свернул на обочину возле небольшого парка, выключил мотор, опустил стекло и сунул в рот очередную крепчайшую сигарету (Мазур по просьбе полковника раздобыть ему любопытства ради «русского табачку покрепче», через Лаврика заказал на Родине дюжину пачек махорки, но гостинец еще не пришел).

— Хорошо все рассмотрели?

— Да, — сказал Мазур. — У меня осталось впечатление, что те два типа, болтавшиеся у ворот — не садовники, а телохранители. Привык я распознавать этакую публику.

— Все правильно, — кивнул Мтанга. — Охраны у него человек десять — хотя не все они находятся там постоянно. Обычно и в доме, и в поездках его сопровождают трое-четверо.

— Кто там живет?

— Министр недр, — спокойно ответил Мтанга.

Ах, вот оно что, подумал Мазур. Вопреки официальной табели о рангах — самый влиятельный член правительства и самый богатый, поскольку сидит на всех без исключения полезных ископаемых, разумеется, исправно платил процент и Папе, и двум его предшественникам. Долгонько сидит, лет пятнадцать, какие бы реорганизации и кадровая чехарда ни сотрясали кабинет министров, главный над недрами остается на своем посту, в то время как стаж всех прочих нынешних министров — пять-шесть лет, не больше.

Частичное объяснение есть: он не одиночка, а, как здесь водится — член одной из семей — добрую половину таких семей составляют не родственники, а объединенная общим интересом группа влиятельных военных и штатских. Одиночки в министрах здесь как-то не попадаются, даже у министра культуры и просвещения, стоящего согласно тем же неписаным обычаям на самой нижней ступенечке (поскольку стоит на последнем месте в системе левых доходов), есть своя семья — ну, скорее, семейка. И все же… Должно быть что-то еще, пожалуй, чего Мазур пока не знает…

— И чем же этот домик примечателен? — спросил он.

Выдержав театральную паузу, Мтанга тихонько ответил:

— Тем, что там со дня покушения обретается Акинфиев. В качестве дорогого гостя.

Вот так сюрприз! Мазур с полминуты молчал от неожиданности. Потом спросил:

— Вы уверены?

— На сто процентов, — сказал Мтанга. — Никакой ошибки быть не может, слишком многие изучили его фотографии со всей скрупулезностью. Обосновался там, как ни в чем не бывало, дом, правда, практически не покидает, даже в сад не выходит, по распространенной среди обитателей особняка информации, месье занедужил и много времени проводит в отведенных ему покоях.

— Так, — сказал Мазур. — Отсюда автоматически вытекает, что у вас там есть свой информатор? Который может расхаживать по всему дому — в виде, скажем, лакея?

Мтанга не вилял и не крутил.