Лилли только фыркнула и продолжала гнуть свое:

– Если у тебя четверка за сочинение по английскому, нечего срывать злость на мне.

Ладно, Лилли, не буду. А ты не отыгрывайся на мне за то, что твои родители тебе настолько не доверяют, что не оставляют дома одну, потому что однажды, когда они тебя оставили, ты сделала из своего спрея для волос огнемет и в доме сработала система автоматического пожаротушения.

Только, конечно, вслух я этого не сказала.

– Как, – сказал Борис, – у тебя четверка за сочинение по английскому? Как это может быть?

В результате у меня не было другого выбора, кроме как рассказать новость всем, кто сидел за нашим столом. Ну, вы понимаете, насчет того, что мисс Мартинез оказалась не той, за кого я ее принимала. Все, естественно, были в шоке.

– Но у нее такие классные сабо! – воскликнула Тина.

Было ясно, что ее сердце разбито.

– Это означает только одно, – сказал Борис, – что нельзя судить о том, что у человека в сердце, по тому, как он или она одевается.

При этих словах Борис очень выразительно посмотрел в мою сторону. Но меня это не тронуло. Свитер, заправленный в брюки, не украсит НИКОГО.

Тина всегда и во всем старается видеть хорошую сторону, поэтому она сказала:

– Она, наверное, хотела как лучше.

– Ну и что, это все равно не дает ей права растаптывать артистическую натуру, – сказала Линг Су. Ей виднее, потому что она рисует лучше всех в нашей школе. – В девятнадцатом веке множество так называемых критиков и обозревателей тоже хотели как лучше, когда они громили работы импрессионистов. Но если бы Ренуар и Моне прислушались к их словам, некоторые из величайших в мире полотен никогда не были бы созданы.

– Ну, я бы не стала сравнивать мое сочинение с живописью Ренуара, – сочла я своим долгом сказать. – Но все равно спасибо, Линг Су.

– Вопрос в другом. Если Миа ДЕЙСТВИТЕЛЬНО написала паршивое сочинение, – сказал Борис в своей обычной прямолинейной манере, – имеет ли учитель право так ей и говорить?

– По-моему, это непедагогично, – сказала Шамика.

– С этим нужно что-то делать, – сказала Линг Су. – Вот только что?

Но мы еще не успели ничего придумать, когда вдруг на наш стол упала чья-то темная тень. Мы подняли головы и увидели… Лану. Наши сердца ушли в пятки. Во всяком случае, мое. Лана была в сопровождении своего оруженосца, Триши Хейс – вроде как Дарт Вэйдер с Гранд Мофф Таркином.

– Миленькие плакатики, ПНС, – сказала Лана. Естественно, не просто так, а с сарказмом. – Только они тебе не помогут.

– Да, – поддакнула Триша. – Мы тут провели опрос случайно выбранных посетителей кафетерия, и если бы выборы состоялись сегодня, за тебя бы проголосовало всего шестнадцать человек.

– Ты хочешь сказать, шестнадцать человек из тех, кто сейчас сидит в кафе, – мягко уточнила Лилли, слизывая с конфеты шоколадную глазурь, – согласились сказать тебе в лицо, что не будут голосовать за тебя? Боже, я и не представляла, что в этой школе так много мазохистов.

– Соси свое «твинки», толстуха, и помалкивай. Мы еще посмотрим, кто мазохист.

– Это не «твинки», а «хо-хо», – поправил Лану Борис, он всегда поправляет.

Но Лана на него даже не взглянула.

– И знаешь, что еще? – сказала она. – В понедельник во время дебатов я тебя разобью. Никто не захочет, чтобы в нашей школе стала президентом какая-то выбрасывательница улиток!

Выбрасывательница улиток. Это звучит не многим лучше, чем младенцелизательница! Но оправдаться насчет улиток я не успела: Лана уже смылась.