Признаться тому, кого я люблю больше, чем кого бы то ни было во всем мире, — что эта страшная картина — моих рук дело.
Так просто было бы повернуться спиной к горящему городу. Взять тебя за руку. Я уже вижу, как машина ровно летит, как стрела, сквозь рассветы, солнечный свет обтекает ее с обеих сторон — и так без остановки, до самого рая.
Это место беспредельно зовет меня.
— Равен, — слова застревают в горле острыми осколками, сердце обливается кровью, — я не могу поехать с тобой.
Я почти ненавижу себя за боль, что вспыхивает в его глазах.
Он протягивает руку, как будто чтобы схватить меня. Встряхнуть, привести в чувство. Но спустя мгновение бессильно ее роняет.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я должна вернуться туда.
— Туда?
— Да, в Окленд.
— Но зачем? — спрашивает он сокрушенно.
— Попытаться помочь.
— Я говорю тебе: это безумие — думать, что ты за это в ответе. Кроме того, у них есть там специально обученные для этого люди. Ты будешь только мешать.
— Даже если и так, — отвечаю я, — даже если это не моя вина, все равно я не могу просто повернуться и уйти, видя эти страдания.
— Ты всю свою жизнь помогала людям. Не пришло ли время поступить по-другому — сделать что-нибудь для себя?
У него такое несчастное, умоляющее лицо. Если бы я только могла тебе уступить.
Но я не могу и потому говорю:
— Все, что мы делаем, — это в конечном счете для себя. И когда я была Принцессой…
Но он больше не в состоянии меня слушать.
— Проклятье, — вырывается у него. — Проклятье, — с побелевшими сжатыми губами он ударяет кулаком по перилам моста. — А как же рай? — наконец выдавливает он совершенно упавшим голосом.
— Ты — езжай дальше! Пожалуйста. Не надо меня отвозить обратно. Я поймаю попутку.
— Значит, ты собираешься отступиться от своего обещания, да? Значит, так? — еле сдерживаемая злоба в его глазах.
Мое сердце наполняется такой печалью, что мне приходится взяться рукой за перила, чтобы устоять на ногах. Разве это возможно — сделать свою жизнь понятной для другого человека, как бы глубока ни была любовь? Передать все мотивы… Стоит ли и пытаться?
Я почти готова махнуть рукой: «Ладно, тебе не понять».
Но затем я подумала: «Нет. Равен, раз ты стал частью моего сердца, я должна раскрыть тебе свои мысли. Даже если ты не поймешь. Даже если ты не поверишь».
Я поворачиваюсь к нему и последний раз беру его лицо в свои ладони. Темная поросль на его подбородке как молодые сосновые иголочки.
Он смотрит на меня так, как будто сейчас оттолкнет. Но затем примиряется.
— Это не поможет, Равен. Даже если мы найдем твое особое место, — я набираю воздуха в легкие. — Потому что рая на земле не существует! Нет ничего, кроме того, что мы можем сделать здесь, в грязи, в пыли, среди обессиленных тел. Где молодые мужчины и женщины упиваются наркотическими снами о богатстве и силе, чтобы затем пробудиться на голых койках. С ненавистью и страхом в душе.
Он закрывает глаза. Он не желает больше ничего слушать.
Прощай, Равен. Каждая клеточка моего тела умоляет остаться, но я должна идти, потому что в конечном итоге есть вещи более важные, чем собственное удовольствие.
Я повернулась, чтобы зашагать назад по мосту, я, некогда Тило, которая только сейчас поняла, что цветок любви всегда окружают заросли крапивы.
— Подожди, — его глаза расширены, во взгляде смиренность и отрешенность. — Тогда я тоже пойду.
Мое сердце так сильно дрогнуло, что мне снова пришлось схватиться за перила для удержания равновесия. |