Накрыл тебя. Часть собранных мной вещей, когда я помчался к тебе, почему-то бросил на заднее сиденье. Потом добрался до дороги, идущей на север, и мы едем по ней уже где-то час. Кое-где пришлось ехать в объезд — некоторые участки дороги совершенно непроезжие. Мы уже почти добрались до Ричмондского моста. Он единственный уцелел — так что, можно сказать, это судьба. Ты не находишь? А переедем через него и уже — прямиком на север, к нашему раю, да?
Он подождал моего ответа. Я молчала. Но ощутила вдруг странную легкость — все мое тело обратилось в улыбку, как будто я участник бега с препятствиями, который не верил, что дойдет до конца, а между тем только что взял последний барьер. Равен, ты принял решение за меня. Возможно, действительно дальнейшее предрешено — и, наконец, пришло время расслабиться и мне, той, что всегда так яростно боролась с судьбой.
Но надо еще кое-то выяснить.
Я вжалась в угол машины:
— Равен, ты ведь прочел записку?
— Да, конечно, прочел. Я же вроде сказал…
— Ты внимательно все прочел? А ту часть, где написано, что мы не можем больше…
— Слушай, может, обсудим это чуть позже? Ну пожалуйста! В нашем райском уголке все эти проблемы разрешатся сами собой. Я в этом совершенно уверен.
— Нет, — слово прозвучало довольно грубо и непреклонно. Жаль, но я не могу просто взять и терпеливо согласиться, как обычно того и ожидают от женщины-индианки или любой другой. Сгладить конфликт. Но я знаю, что это будет неправильно.
Увидев мое выражение лица, он свернул на обочину и остановил машину.
— Ладно, — сказал он, — давай поговорим.
— Ты понял, что я имела в виду? Понял, почему ничего не выйдет? Мы любим не друг друга, а экзотический образ, что каждый создал в своем воображении, образ, воплощающий все то, чего нет в нашей собственной жизни…
— Это не так, — его голос звучит уязвленно. — Я люблю тебя. Как ты можешь меня в этом разубеждать?
— Равен, ты ничего обо мне не знаешь.
— Дорогая, я знаю твое сердце. Я знаю, как ты любишь. Разве это ничего не стоит?
Стоит! — хочу выкрикнуть я. Но сдерживаю порыв.
— Все, что тебя во мне привлекает — моя сила, моя тайна, — всего этого уже больше нет!
— Смотри, а я все еще здесь, — он протянул ко мне руки, — разве это не доказательство того, что ты не права?
Мои руки сами движутся ему навстречу, помимо воли. Но я их убираю, сжимаю в кулаки на коленях. Равен смотрит на меня, потом вздыхает:
— Ну ладно, может, мои представления о тебе и твоем народе не соответствуют истине. И может, как ты говоришь, не так уж много ты знаешь обо мне — о нас. Но разве это достаточная причина, чтобы вот так просто отвернуться друг от друга?
Я промолчала, тогда он продолжил:
— Давай попробуем узнать друг друга получше, узнать друг о друге все. Я обещаю внимательно слушать. А то, что ты замечательная слушательница, я уже убедился.
Я кусаю губы, ища, что возразить. Не может так быть, что он прав?
— Прошу тебя, — убеждает он, — дай мне — нам — шанс, — он снова протягивает ко мне руки. И я вижу на них то, чего не заметила раньше: ободранные ладони, сломанные ногти.
И это ради меня.
Ты, что была некогда глупой Тило и, по-видимому, так и не поумневшая, разве вот это не стоит всего знания мира?
— Равен, — шепчу я и прижимаю его израненные руки к своим губам.
Когда мы закончили говорить то, что обычно говорят друг другу влюбленные, помирившись после серьезной ссоры, когда насладились объятиями, в которых его дыхание стало моим, а мое дыхание — его, Равен снова завел машину. |