|
Тони за ним. А самым последним, непроизвольно нащупывая кобуру бластера, — Кирилл. От врагов прятаться ему вообще не приходилось, а вот друзей он тоже никогда не бросал. Дин не ошибся. Они не прошли и десяти метров, как Кирилл увидел впереди крошечное облачко пыли. А затем услышал ровный, стелющийся по дороге стук. Кони. Копыта бьют о бетон Никто ничего не сказал. Лишь спина у Дина напряглась. Охваченный безотчетной тревогой, Кирилл перехватил сумку поудобнее, чтобы не путалась под рукой. Их было пятеро. Они сидели на откормленных, лоснящихся от пота лошадях. И сами были такими же откормленными и потными из‑за тяжелых металлических доспехов. Странные это были доспехи — матово‑серые, шершавые, словно изъеденные временем, сложенные из маленьких, с детскую ладошку, пластин, чешуей наползающих одна на другую. У поясов болтались длинные плоские шпаги, срывающие вниз ошметки неожиданно чистой, белой пены. Лица скрывали решетчатые шлемы, опущенные забрала клювами выдавались вперед. А на груди, на стальной пластине, отполированной до зеркального блеска, темнел аккуратный штриховой рисунок. Два круга, чуть‑чуть заходящие один за другой, и в кругах что‑то смутно знакомое. Кирилл уже видел эти круги, видел На экране корабельного компьютера. Это была карта планеты! Вид на нее из космоса, развернутый на плоскости в старой доброй косоугольной проекции. Кони всхрапывали и переступали на горячем бетоне, словно их копыта могли чувствовать жар. Бред, полный бред. Или маскарад. Кирилл взглянул на Тони, и словно укололся о прищуренные жесткие глаза. Так не играют. Можно устроить грандиозный, всепланетный маскарад и не заметить свалившегося с неба пришельца. Можно размахивать арбалетами, сделанными на современном заводе, и лететь на воздушном шаре, увешанном электронными приборами. Но взгляда с недетской ненавистью и затаенным испугом не сыграешь. Это была жизнь, настоящая жизнь, но вывернутая каким‑то непонятным еще Кириллу образом Один из всадников тронул поводья, и его конь шагнул вперед, прямо на Дина. Тот не шелохнулся. Конь топтался на месте, задирая голову вверх. Одним движением всадник снял шлем. У него были светлые волосы, нестарое еще лицо с резкими, но спокойными чертами, блестящие бисеринки пота на гладком, не тронутом морщинами лбу.
— Мир вам, дети мои! Куда вы идете? Кирилл вздрогнул, вспоминая, где он слышал эти слова. А Тони вдруг выступил навстречу всаднику. — Мир вам, патруль Единения! Мы идем вперед! В голосе Тони звенела издевка. И не только Кирилл это заметил. Всадник взглянул на Дина, спросил: — Почему отвечает младший? — Он здесь старший, — спокойно ответил Дин. Его арбалет как‑то случайно оказался нацеленным на всадника. — Я понял, — не обращая внимания на оружие, сказал тот. — Но в законах говорится о возрасте жизни, а не о возрасте рождения. — Мы знаем, но старший здесь — он! Всадник молчал. И четверо за его спиной тоже. Взвешивали силы? Командир патруля задумчиво посмотрел на Кирилла, на его рубашку с эмблемой‑стрелой. Неторопливо надел шлем, блеснул из темного провала глаза, твердеющие, принимающие какое‑то решение — Ну что ж Дети мои, куда пойдем? Арбалет в руках Дина щелкнул, лошадь командира взвилась на дыбы и упала, из горла ее ажурным железным цветком выросло оперение стрелы. Но всадник уже стоял на земле, обнажив длинную шпагу. Его спутники мгновенно попрыгали вслед — лишь громыхнула сталь о бетон. Раздался еще щелчок — это выстрелил Тони. Его стрела ударила в латы одного из патрульных и отлетела в сторону. А тот шатнулся и достал из перевязи шпагу. В том, как они шли, было что‑то зловеще‑неотвратимое. Вроде бы и неторопливо, но Кирилл вдруг понял — не убежать. Догонят своей мерной, грохочущей от обилия железа походкой! Все патрульные держали шпаги одинаково, чуть отставив острие в сторону, с той небрежностью, которая обманывает непосвященного. |
