Внутри Романа все похолодело, и он широко раскрыл рот, захлебываясь в немом крике.

– Но мы спасли девочку.

Когда Князеву на руки положили рыжеволосую малышку с васильковыми глазами, он покрылся ледяными каплями пота.

Глава 1

Паника – самое отвратительное чувство, которое может испытать человек. Она оглушает своей необратимой тоскливой липкостью, когда кажется, что даже сама смерть стала бы избавлением. И я чувствую, как она забивается в меня повсюду, просачивается сквозь грубую мешковину, надетую на голову, оборачивается вокруг веревок на запястьях и на щиколотках, обжигает босые ноги, ступающие по колючей, сухой траве. Я не знаю, где я, не знаю, почему, я ничего не знаю. Мой мозг полностью дезориентирован. И я вся дрожу от суеверного ужаса, от предчувствия чего то жуткого.

Это сон. Просто страшный сон, и я скоро проснусь. Открою глаза и пойму, что утро уже за окном, и не было ничего.

Меня толкают в спину грубо и больно. Между лопаток бьют чем то острым, и я понимаю, что все же это не сон. Боль и ужас слишком реальны. Спотыкаюсь о комья земли или ветки. Куда меня тащат? Зачем я им? Где мы, и кто они такие? Эти вопросы сводят с ума и заставляют задыхаться в истерическом припадке ужаса.

– Пошла! Шевелись давай!

Кто то хватает за затылок и, нагибая к земле, толкает вперед так сильно, что я падаю на колени и лицом вниз. Чувствуется запах земли, травы и навоза. Я понятия не имею, где мы. И мне почему то кажется, что не в России. Вдалеке слышится плеск воды. Становится страшно, что нас могут утопить. Я всегда боялась воды. С самого детства. Словно точно знала, каково это – тонуть, когда жидкость разрывает легкие, и адская боль мутит рассудок. Воды я боялась почти точно так же, как и человека из темноты. Он жил во мраке ночи. Я видела его с самого детства. Он появлялся беззвучно и совершенно неслышно. В черной маске на лице…и мне были видны лишь зрачки, полные ледяного холода. Склонялся над моей постелью, всматривался в мое лицо. Я бы закричала, но мой голос покидал меня, и я немела от панического ужаса. Всегда считала ЕГО своим ночным монстром. И если кому то скажу, то он утащит меня в адскую бездну.

А однажды рассказала об этом отцу…Но ему было плевать. Он даже не отреагировал. Он вообще относился ко мне, как к пустому месту. Даже по имени не называл. В мои двенадцать я проснулась ночью от адской боли – на щиколотке вздулась рана, как от ожога, окно открыто, и сквозняк колышет белые шторы. Потом, когда это место заживет, шрам станет цифрой «9». Ожог замажут мазями, забинтуют и скажут, что я сама виновата – играла с зажигалкой в постели. От обиды я плакала и кусала губы до мяса, но и на это всем было плевать.

Со временем шрам стал очень аккуратным и четким.

«Меченая» кричал мой брат и тыкал в меня пальцем, а потом с гоготом убегал.

Когда мне было пять, отец женился, и у него родились сыновья…Их он обожал до умопомрачения. А я…Меня просто терпели. Кормили, одевали, и все. Младшим братьям было запрещено со мной играть и разговаривать, мачеха тоже ко мне не подходила. А отец, когда разговаривал со мной, в глаза и в лицо не смотрел.

Наверное, он ненавидел меня за то, что, когда я родилась, умерла моя мама. Говорят, он очень сильно ее любил… А еще я была рыжей. Светло рыжей и голубоглазой. У нас в семье рыжих нет. Никого. В школу меня не отправили, учителя приходили на дом.

Раз в году меня вывозили на кладбище на могилу мамы. Мой День Рождения не отмечали и гостей не звали. Я бы не знала, когда родилась, если бы не походы на кладбище. Отец всегда стоял молча с букетом роз, и я молчала вместе с ним. Потом мы уходили. И в такие дни мне казалось, что он ненавидит меня еще сильнее. Спросить – за что, было не у кого. И со временем перестало иметь значение.