— А, как насчет?.. — я показал глазами на бокал.

— Никогда не был пьяницей, но выпить под настроение мог. По крайней мере, у себя в десантной дивизии считался кем-то вроде чемпиона. В июне сорок пятого мы заспорили с янки, кто кого перепьет.

— И как?

— А… — он презрительно усмехнулся. — Эти американцы просто трепачи. Англичане по сравнению с ними настоящие герои, — потянулся к бокалу и сгреб его. — Однажды мне довелось пить спирт с русскими.

— На войне?

— В пятидесятых. Сюда приходил их крейсер, вот, мы и засели в кают-компании с офицерами. Начали с шампанского, закончили корабельным спиртом. Дошел потом домой на своих ногах и до сих пор этим горжусь.

— Спирт… — я сделал удивленное лицо, как будто, сам ни разу и ни грамма. — Но это же страшно крепко.

— Ерунда, русские разливали его по половине стакана, и пили залпом, не разбавляя.

— И вы тоже?

— Конечно. Они все удивлялись, что иностранец пьет наравне с ними и не падает под стол. А, можно я тоже спрошу вас?

— Конечно, я весь внимание.

— Откуда вдруг такой интерес к истории нашего сопротивления?

— Вас это удивляет?

— Когда я вернулся домой в конце сорок шестого, о нашей борьбе в годы оккупации уже все забыли.

— Вы серьезно?

— Абсолютно. Назначили для проформы несколько человек героями и напрочь похоронили память обо всех нас. Потом, лет через двадцать, нам вручили какие-то медали и опять все забыли.

— К чему вы это?

— Скажите, вы никогда не служили в разведке?

— Почему вы так думаете?

— Умеете задавать вопросы и избегаете ответов.

— Вас не обманешь, много лет назад я проходил срочную службу в военной полиции.

— Отсюда и привычка.

— Мне заказал книгу о сопротивлении человек, семья которого почти полностью была уничтожена во время второй мировой. Он считает это своим долгом. Что вас удивляет?

— За прошедшие две недели вы уже второй, кто берет у меня интервью. До этого со мной на эту тему беседовали в середине семидесятых. Один парень собирался снять о нас фильм.

— Снял?

— Нет, конечно, никто не дал под это денег.

— Прискорбно. А кто беседовал с вами до меня?

— Какой-то израильский журналист. Смешной такой, крохотный человечек. Я еще удивился.

— Чему?

— Все-таки чувствуется, что вы служили в полиции, — он расхохотался. — Понимаете, он произвел впечатление человека, напуганного при рождении и до сих пор всего на свете боящегося. Такому, между нами, — он подмигнул, — лучше всего писать о садоводстве, а не о войне.

— Согласен, — вот, значит, как… — Еще бокал?

— Нет, — с сожалением произнес он. — Этот действительно был последним. Жена, понимаете ли, боюсь… — и, увидев, как вытянулась моя физиономия, спросил удивленно. — Что с вами?

— Честно говоря, не думал, что вы кого-то или чего-то в этой жизни боитесь.

— Вы женаты?

— Был когда-то, недолго и неудачно.

— Если вдруг женитесь удачно, наверняка будете бояться… огорчить жену. Мы с Бригитт вместе с пятьдесят восьмого, — он улыбнулся. — Вот, и не хочу ее расстраивать.