— Я тебя услышал.

— Благодарю. — Демонесса, скрыв свое лицо волнами, отступила от водной глади, как вдруг Люциус, сам того не ожидая, позвал ее:

— Ты готовишься к свадьбе?

— Да, — с горьким смешком отозвалась Олимпия, ее лица он не видел, отражение предоставило лишь волны на поверхности воды. — Как только прозреет жених.

— Он слеп? Как он может быть слеп? — возмутился Темный Повелитель.

— Он очарован чарами, чуждыми нашему миру.

— Я могу помочь?

— Можете, Повелитель, но всему свое время.

— Скажешь, когда тебе потребуется моя помощь.

— Я уже, за ней обратилась. Прощайте, мой Повелитель.

— До встречи, Олимпия.

Ее заключительное обращение все еще звенело в голове Люциуса. «Мой Повелитель» звучало бы дерзко, произнеси слова другая, но в голосе Олимпии не было издевки, раболепия или обожания, была нежность, та же бесконечная нежность, что читалась в ее синих глазах.

Он оторвал руку от окна, на котором успел вытереть пыль вдоль витражных линий и щелчком пальцев возродил образ демонессы. Улыбаясь, попытался объяснить свое поведение — чтобы сравнить так ли сияют ее глаза, как он запомнил.

— Мой Повелитель, — за спиной появилась Вайолетт. Ее тонкие руки обвили дьявола, и отражение красивого лица перекрало, образ улыбающейся демонессы. Взгляд синих глаз Люциус тут же растворил, и перед ним появились черные, как ночь, лукавые очи возлюбленной. В ней не было нежности, в ней был игривый огонек, и этот огонек никак не мог вязаться с тем, что происходило на улице.

— Ты беспокоишься? — Люциус привлек к себе принцессу.

— Да, ты не поверишь, в то время, пока твои подданные ищут сбежавшую жертвенницу, мой поставщик золотых тканей не может покинуть порт.

— Ткани…? — не поверил своим ушам Люциус.

— Ну, да! Ты же сам говорил, как я прекрасна в золоте, — Она подтянулась и поцеловала его. Это был поцелуй девицы, знающей, как успокоить — нежно и в то же время уверенно.

— К тому же, новый статус… — радостно продолжила принцесса. Так и не поняв, к каким странным мыслям только что подтолкнула его. Не замечая внимательного взгляда и молчания, Вайолетт говорила о платьях и закупках к их пышной свадьбе, он кивал и все больше хмурился. В конце ее страстной речи о драгоценных камнях Темный Повелитель не выдержал:

— И только?

— Что только?

— Только это сейчас занимает тебя?

— Нет, — прошептала она, — но…

— Я прекращаю удерживать восход. — Ответил Люциус.

— Ты не посмеешь!

— А как же ткани? — его улыбка была мрачной.

Встретившись взглядом с Темным повелителем, принцесса вздрогнула: — Но…

— Прости, родная.

Он исчез под рассерженный вопль Вайолетт:

— Люциус!

* * *

Мы ехали еще час, и щенка я не выпускала из рук. Гладила его и щекотала, рассказала ему, какой он лапочка, и какие тут все дикие и некультурные сволочи и гады, а более всех даже не Король Дарлогрии и его принцесска, а дьякол рогатый и чельдяка полосатый.

— Но ничего. Справимся, — пообещала я шарпею, обхватив его щечки ладонями. — Они еще пожалеют, что меня в жертвенницы призвали.

Наклонилась и поцеловала щенка в мокрый нос. До сих пор он на мои нежности уже реагировал нормально, не сжимался, не смотрел удивленно, а с благодарностью принимал.